Товарищ Стэнман, глядите!

                                           Встречают нас

Бесприютные дети алтайских отрогов.

Расстелив солончак, совершают намаз

Кривоплечие камни

                                 на наших дорогах.

Журчат арыки. Алатау

Еще в закатном блеске льдин,

Но опустилась тень на травы,

Одетых дымкою долин.

Покрыты пылью золотою

Сады в горах. Суров на вид,

Над каменной Алма-Атою

Патриархальный дуб стоит.

Ни ливней не боясь, ни ветра,

Он твердо выстоял века,

Расправив корневища в недрах,

Уйдя вершиной в облака.

Ко мне вернулись степи Казахстана

И Алатау снежные хребты,

Я снова их увидел утром рано

С подоблачной орлиной высоты.

Дни мои стали не днями, а днищами

бочек раздумий, плывущими в темноту.

«Будем великими нищими!»-

сказал Бахытжан

и улетел в Алма-Ату.

Б. Канапьянову 

Когда, как бы отмечены Аллахом,

чуть светятся кишмиш и курага,

топор взлетает над мясным прилавком,

от туши отделяя потроха...

Над Медео – лесочки, лесины

и хребет, что навек сохранил

этот снег, этот белый – аж синий,

будто кто-то белье подсинил.

Алматинка – узкая тропинка

Летит с небесных гор во весь опор,

Алматинка – тонкая тростинка

Со звездами заводит разговор.

Каждая улица стала родной.

Грузом привычным воспоминанья –

Где бы я ни был - были со мной.

Олжас, сотрясенье - семечки!

Олжас, сотрясенье - семечки,

но сплевываешь себе в лицо,

когда 37-70

летит через колесо!

(30 метров полета

и пара переворотов.)

бежит по улице наклонной,

где тополь смотрит свысока

и ангел дремлет за колонной

облезлой церкви, в тех краях

где с воробьем у изголовья

я засыпал, и вечер пах

дождем и первою любовью,