Он наш современник и соотечественник и творчество его, казалось бы,  знакомо. Почти два десятилетия звучат негромкие, некрикливые слова, каким то непостижимым образом проникающие к самому донышку души суетного читателя. Но, ознакомившись с новыми стихами сборников «Колыбельная из-под небес» и «Молчун-трава», я остро почувствовала, как непростительно буднично и «панибратски», что ли, относимся мы к своим поэтам-современникам – не видя настоящей глубины их произведений. Да, большое видится на расстоянии. И самоуверенность повседневности не дает нам увидеть классику раньше срока. Как водится, на эти сроки  не хватает короткой жизни…
В далеком восьмидесятом молодой еще Валерий Михайлов рассказал о своем будущем, о сути своей поэзии, и о себе, абсолютно все одной-единственной строчкой: «И чем дальше, тем больше любви…» Больше любви, несмотря на неумолимый для всех нас отсчет годов, суету и бренность существования. Наверняка каждый из нас, подобно Поэту («чем я не любой?» - спокойно заметил он однажды), может с горечью констатировать: «жизнь свою небрежно листал», а то и «промотал, что было, просвистал». Эту боль, которая порой неумело и слепо натыкается на грубое торжество материи, Поэт пропускает через свое сердце. Как же устало, изболелось это сердце! Где берет оно силы для нескончаемой фильтрации наших ошибок, страстей и ложных задач?!
 О чем ты тоскуешь, душа,
 В плену убывающей тени,
 Родным пепелищем дыша,
 Где плач твой упал на колени?
Мы часто говорим об истинности поэзии, и вольно ее толкуем. Есть рифма, точно описано настроение и, пожалуйста, фейерверком летят метафоры вроде того, что «о, как это истинно». Конечно, никто не знает настоящую меру этого понятия, но у Михайлова оно проявлено, как мне кажется, наиболее верно. Он принимает и стойко преодолевает боль души, которая мечется в тисках земной жизни: «…Несмышленною тучкой парил,    Падал ниц, становился землею», для того, чтобы «потом к небесам» взойти «вместе с кровью ее и судьбою».
«Ангел мой, ты от меня устал», - жалеет вечность Поэт, чтобы чуть позже обозначить для себя и для своих читателей  главное: «Я уже бескрайнее пою».     
Масштабность таких поэтов соседствует не только с цельностью и глубиной восприятия нашего мира, но и с внутренней свободой – он «к земле ни к одной не привык». Но как быть с мучительным: «Не сыскать вовек родного дома»? Все-таки ищет и в этих пронзительных строчках находит поэт свои корни: 
  Светлым голосом выси небесная Русь
 Чую, тихо зовет, как заблудшего сына.
Долгая, упорная работа души не может не вознаградиться таким отрешенным, но наконец-то найденным пониманием:
 И в чужом облетевшем саду
              Все я понял тогда о себе.
                   В прошлом веке, в каком-то году…
                  О любви, о земле, о судьбе…
Не зря в своих заметках о зарубежных поездках Михайлов пишет: «И везде мне было прискорбно-равнодушно. Меня в Россию тянет». Думаю, он достойно продолжает традиции русской поэзии, где она является единственно верным способом видения и познания мира.