I
Листья березы имели свой неприхотливый запах. Высушенные с прошлого лета, они еще сохраняли бурый, зеленый цвет, затаив в каждой прожилке неистребимую тягу к жизни. Слегка скрюченные листья враз выпрямлялись в горячей воде таза, набухали и вновь цепко держались за свои темно-коричневые ветки. Распаренная листва отдавала свой сохраненный цвет воде и спустя некоторое время готова была к своему конечному назначению – самоистязанию человека в парилке.
Разумеется, березовый веник с высушенными листьями во многом отличался от своего собрата – молодого березового веника; только что срезанного с дерева. И листья этого молодого веника были полны липкого лиственного сока. Вперемежку с сережками эти листья вносили неповторимый аромат после распара в горячей воде и затем, во время самой парной, этот веник неистово гулял по всему телу в клубах мокрого пара, и все тело, истосковавшееся за неделю по этому священнодейству, покрывалось липкой слизью молодой листвы вперемежку с мельчайшими пылинками сережек. И это состояние, и души и тела, окутываемое легким паром, приводило человека в блаженство, и он сомнамбулой располагался на дощатом настиле и, вдыхая запахи пареной древесины и листвы, забывал о том, где он находится, а если и помнил, то ни в какую не желал выходить и из парной, и из этого состояния небытия.
Веником же со старыми, высушенными березовыми листьями можно и надо истязать себя до умопомрачения, выбивая и из себя, и, в какой-то степени, из веника надвигающуюся старость и усталость прошедшего недельного существования. Это так называемый тяжелый пар. После такого истязания следует прочь бежать из парной, бросив разодранный веник с осыпавшимися листьями, и если есть такая возможность, нырнуть в прорубь, когда зима, или в холодную за-пруду, когда лето, и забыть на несколько мгновений обо всем, чтобы, фыркая и чертыхаясь, выйти из воды и вновь идти в зияющий раскрытой пастью предбанник, а затем, отдышавшись, взяв новый веник, истязать себя, хлестать от пяток и до лопаток, и снова, и снова от спины до ног, издавая нечеловеческие возгласы и всхлипы.
Листья липы никогда не затеряются среди листьев березы или же дуба. И это во многом благодаря их тонкому аромату, замешанному и на засушенных цветах этого благоухающего растения. Небольшие и неказистые на вид эти сухие цветочки теряются среди буйной липовой листвы. И стоит липовый веник ошпарить крутым кипятком, как вся парная наполняется терпким запахом, словно ты идешь по аллее поздним майским вечером, идешь, опьяненный этим запахом и ароматом лип.
Липовый веник, настоявшись на пару и воде, обязательно передаст свои лечебные свойства утомленному и распаренному телу, которое, после парилки этим веником, как бы выделяет необъяснимый мускус, замешанный на липовом нектаре, слизистая влага которого обволакивает все твое тело. И париться липовым веником надо не слишком жестко, как говорят, без остервенения, одновременно проводя своеобразную ингаляцию верхних дыхательных путей, а если по-простому, вдыхать весь этот парной аромат полной грудью и выдыхать через нос, попеременно закрывая то правую, то левую ноздрю.
Иногда ветки липы скрепляют вперемежку с ветками березы и получается своеобразный симбиоз. Более жесткие и крепкие ветви березы переживут короткий век липы, однако ее аромат оживает и после смерти, но уже среди ветвей березы.
Дубовые листья характерны своим приглушенным жестяным звуком, но это когда они сухие и угрюмо ждут своего часа. А когда эти широкопалые листья погружены в горячую воду, то в них спустя время прекращается этот скрежет, и они уже в образе большого дубового веника готовы всей своей разлапистой формой покрыть почти всю поверхность твоего торса. Дубовым веником хорошо париться в глубокие зимние вечера. И еще лучше, если твой напарник, а не ты сам, хлещет этим веником тебя, а ты возлежишь и чувствуешь всем своим нетерпеливым телом, как дубовый веник бродит по твоей расслабленной спине, и не быстро, а неспеша бродит, и с небольшими паузами твой напарник выдерживает его на твоей спине и вновь бьет не спеша, как водится при таком святом деле, с отгягом.
Есть еще солодковые, полынные веники и небольшие веники из пучков хвои. Они все предназначены для насыщения соответствующим ароматом и благородным духом парной, а не для выбивания хвори и усталости из твоего бренного тела.
Некоторые банные фанаты используют летом веник из свежевырубленной крапивы, замочив ее предварительно в холодной воде. Ошпарив себя в буквальном смысле этим веником, они стремглав выбегают из парной и с разбега бросаются в холодную запруду, остуживая таким образом появившиеся волдыри. Но это, так сказать, из области запредельного мазохизма.
Вот так каждый из этих видов веников имел свои достоинства и недостатки, как и любой живой или же неодушевленный предмет в мире. И сейчас они все висели вдоль стены предбанника в ожидании своего часа, когда, завершив банно-парильный акт, кого-то из них наполовину облезшего, потерявшего все свои листья, ради которых их и заготавливали впрок, оставшегося завершать свое существование на дощатом настиле пола, с которого их в тот же вечер уберет и выбросит за дальнюю околицу хозяйка или хозяин бани.
И каждый из них по своему проводит своего собрата в последний путь. Липа с березой всплакнут, слегка выдавая плач своеобразным ароматом своей еще ничем и никем не тронутой листвы. Дуб угрюмо прошелестит жестяным скрежетом и вновь погрузится в глубокий сон до следующего банного дня в конце недели.
И только случайный листочек липы или березы, упавший на чистый настил, быть может, кому-нибудь напомнит, что здесь, в предбаннике, находятся удивительные, почти живые существа, вырванные рукой человека из царства природы.

II
Компания завсегдатаев этой бани была относительно разношерстной по возрасту и по профессиям. Академик-математик, Алексей Тимофеевич, которому было за восемьдесят, а также академик-металлург Аян Акишевич. Бывший работник министерства рыбного хозяйства Григорий Семенович, его все уважительно называли Рыбаком, преподаватель железнодорожного института Казбек, который также имел титул Почетный железнодорожник, Арсен, в недавнем прошлом летчик, а ныне бизнесмен. А главой и заправилой был кадровый военный, полковник запаса дядя Леня, он и собрал эту компанию и договорился с одной спортивной и полувоенизированной организацией, чтобы раз в неделю, ранним утром или поздним вечером, им разрешали посещать эту баню с условием – все содержать в чистоте и порядке. Дядя Леня по-военному устанавливал дежурного по бане, в обязанности которого входило подготовить парную, распарить веники, а самое главное – принести с собой кое-какую закуску и рыбку к пиву, а иногда по праздникам и более горячительные напитки. Обычно уже в четверг дядя Леня обзванивал в первую очередь будущего дежурного по бане, а затем всех других завсегдатаев, заодно вносил коррективы в предстоящее мероприятие, которое, как уже повелось издавна, проходило или ранним субботним утром или глубоким вечером в пятницу.
Бизнесмен Арсен всегда удивлял других старожилов каким-нибудь диковинным продуктом, и не только когда дежурил. То однажды принес, еще на заре рыночных отношений, целую дюжину баночного пива, которое не всем пришлось по вкусу, ибо всегда отдавали предпочтение жигулевскому или шахтерскому пиву в темных стеклянных бутылках. А однажды привез из бизнес-тура необыкновенную бутыль текилы и начал учить присутствующих пить ее по-мексикански, слегка заедая горсточкой соли. И это также не прижилось и не понравилось почтенной публике, которая, после очередного захода в парную, облачившись в простыни, словно в тогу, восседала за деревянным столом и предпочитала русский национальный напиток, то бишь элементарную и ничем незаменимую водку, а никакую не текилу, после которой тянуло не в парную, а в более скромное отхожее место.
Дежурный должен и обязан подготовить парную по высшему разряду, как любил говаривать дядя Леня. Он и принимал от дежурного результат его работы и имел негласное право первого входа в парную. Полок должен быть тщательно вымыт водой из шланга, затем основательно пропарен, прогрет, как и все пространство парной, дощатый настил должен также быть чистым, чтобы ни одного листочка липы, березы или дуба от прошлого банного дня не затерялось среди проемов деревянного настила.
От участи дежурного освобождались академики, разумеется, в силу их научного взгляда и почтенного возраста. И когда все располагались, блаженствуя, кто на самом верху, кто пониже, а кто в самом низу, в зависимости от возможностей сердечного состояния, тогда дядя Леня изрекал:
– Можно еще чуть-чуть поддать...
И дежурный, занося пол-шайки холодной воды, литровым ковшом зачерпывал воду, опрокидывал ее на раскаленные камни, не забывая при этом положить на эти камни несколько веточек хвои или полыни. И их благоухание придавало всему этому действу более умиротворенный лад. Высший разряд заключался в том, чтобы исходящий от камней пар был невидим, ибо его, этот пар, надо не видеть, но чувствовать всем своим телом.
Затем предлагались веники по интересам. Кому березовый, кому липовый, а кому дубовый. И каждый выбирал, исходя из своего состояния души и тела. Если прихварывал, то предпочитал липу, а затем переходил на березу, и в довершении парился дубовым веником. Если желал выбить из себя вчерашний хмель, то пользовался до изнеможения только березовым веником.
После многократного захода в парную, все садились за трапезу. И первый тост всегда был за академиком Алексеем Тимофеевичем, а главным тамадой-распорядителем пиршества являлся дядя Леня и помогали ему в этом ритуале Почетный железнодорожник и Рыбак.
А дежурный после трапезы убирал со стола и парную. Поднимал настил, промывал его, затем подметал, собирая в кучу остатки веников. И вся компания покидала баню, выключив свет. И в полумраке оставшиеся неиспользованными веники продолжали висеть на стене предбанника. Липа с березой продолжали как бы пререкаться между собой, изредка роняя листочки на пол, а дуб угрюмо молчал, чуть шевеля своими трехпалыми листьями.

III
– Да-а, в бане веник дороже денег, – зажмурив глаза от удовольствия, с наслаждением
произнес крылатую фразу Рыбак, поудобнее устраиваясь за дощатым столом.
– Парься – не ожгись, поддавай – не опались, с полки не свались, – в тон ему шутливо
ответил присказкой академик Алексей Тимофеевич.
Все были в приподнятом настроении и отдыхали в предбаннике после очередного захода в парную. Кто пил чай с вареньем, а кто пиво с воблой, которую, отбив от чешуи, дежурный нарезал на небольшие дольки.
– А вы знаете? – начал свои воспоминания из прошлой военной жизни дядя Леня. – Когда
я служил на Марах, то нам откуда-то из оазиса привозили можжевеловые веники. В нем есть
какие-то смолистые вещества, которые увеличивают кровообращение в мышцах. И этот веник хорош для своеобразного массажа при болях в позвоночнике и радикулите...
– А в Сибири, где я работал, – заметил Почетный железнодорожник, – славится пихтовый
веник, особенно зимой, когда одно удовольствие на всю округу — баня.
– Каждый веник чем-то полезен, - резонно изрек академик Аян Акишевич. – Вот, например,
при простуде ольховый веник полезен? – полезен. Липовый веник полезен? – слов нет, ибо ему
нет равных. А еще липовый веник прекрасно устраняет головную боль и успокаивает организм.
– Березовый веник помогает при боли, ломоте в мышцах и суставах, улучшает настроение, – с академическим педантизмом, как бы читая лекцию, заключил Алексей Тимофеевич и, очнувшись от своих дум, с улыбкой добавил: – Вот почему после такой бани очень легко дышится. Для астматиков и курильщиков березовый веник весьма незаменим.
– А дуб? Дуб? – словно находясь на ученом совете начал с ним спорить Аян Акишевич. –
Дубовый веник больше подходит для людей с жирной кожей. Он делает ее матовой и упругой,
оказывает сильное противовоспалительное действие. Аромат дуба препятствует чрезмерному
повышению артериального давления в парной. К тому же дубовый веник успокаивает нервную
систему.
– Банная процедура с парением – это целая наука, – вмешался в спор академиков дядя
Леня. – Я где-то прочел целый устав парильщика. Вот его основные правила:
– не торопиться, наибольшее удовольствие от бани – когда можно не спеша, несколько раз
зайти в парилку с короткими интервалами отдыха, в конце – продолжительный отдых;
– избегать парения в плохом состоянии, нездоровым;
– не заходить в баню сразу после еды, а тем более, нетрезвым:
– снять все украшения, часы, очки;
– не курить и меньше двигаться;
– не поливать камни во время первого захода и не усердствовать ковшиком впоследствии.
Если контраст доставляет удовольствие, в промежутках между заходами в парилку принять
душ, окунуться в холодную воду или покататься в снегу; короткий отдых более важен, чем
контраст;
– подниматься на полок ближе к потолку, чтобы сильнее прогреться, и спускаться вниз,
чтобы остыть;
– остывать после бани не менее двадцати минут. За это время принять душ;
– не вытираться полотенцем, воздух высушит кожу, пока остываешь...
– Да, который день паришься, тот день не старишься, – вспомнил былую присказку Рыбак.
– Вот вы сейчас зачитали правила парильщика, но есть еще правила пользования веником. К примеру, что такое похлестывание? Похлестывание – это когда веник поднимают вверх, захватывают им горячий воздух и делают несколько похлестываний по всем частям тела, сочетая эту процедуру с компрессом – это когда веник прижимают к себе на пять–десять секунд. Есть еще один из приемов – опахивание – слегка взмахивая веником, едва прикасайтесь к телу,
несколько раз пройдите вдоль тела от ног до головы и обратно с обоих боков. При этом ощущается приятный горячий ветерок.
Рыбак окинул взглядом окружающих и продолжил свою оду процессу парения.
– Если требуется прогреть тело сильнее, периодически поднимайте веник вверх, где воздух жарче и потряхивайте им. Нагретый веник прижимайте то к пояснице, то к лопаткам, то к стопам и коленным суставам. Если на полке очень горячо, то остужайте временами веник, погружая в воду. А затем растирайте этим веником все тело. И этот массаж ничем не хуже, когда просто бьешь себя веником. Недаром говорят, что париться надо «по науке»...

– Абсолютно с вами согласен, – вмешался Почетный железнодорожник, – мы хвойный
веник используем только для аромата, но если его запарить минут на десять в крутом кипятке,
то он станет мягким и можно им париться также, как березовым и дубовым веником.
– А какие еще есть веники?
Этот вопрос Арсена повис в воздухе, ибо все уже были одеты и, блаженствуя, выходили из бани.

IV
Однажды Арсен в свое дежурство принес с собой необычный веник, завернутый в газету, которая в корне отличалась своим набранным шрифтом, и он был близок по конфигурации не то грузинскому, не то армянскому, а может быть, даже арабскому. Никто из присутствующих в этом особо не разбирался, да и суть была не в самой газете, а в том, что находилось в ней, в венике, необычность которого заключалась в удлиненных листьях, и в форме необычных ветвей, а самое главное – в утонченном аромате и благоухании, исходящим от него.
– Эвкалипт! – с чувством собственного достоинства произнес Арсен, обводя взглядом
победителя окружающих, ибо он всегда хотел поразить своих именитых друзей чем-то таким
необычным и диковинным, чего не было в местных краях. И все эти попытки были в рамках
только проведения трапезы, и то не все завсегдатаи оценивали это по достоинству кодекса бизнесмена. А по части веников вообще и в частности для Арсена эта тема была в какой-то степени недоступной, если не сказать запретной.
Эвкалиптовый веник благоухал еще всухую, то есть, как только развернули газету. А когда Арсен ошпарил его крутым кипятком, то заморские благовония, о которых только читали, начиная со сказок «Тысяча и одной ночи», враз заполнили пространство парной.
Дядя Леня, чувствуя, что инициатива уплывает из его рук, словно невидимый пар этого заморского гостя, изрек:
– Ну, зачем так сразу?! Надо потихоньку, чтобы не весь запал вышел.
И взяв из рук возбужденного Арсена эвкалиптовый веник, начал постепенно погружать его в горячую воду, попеременно поворачивая его, чтобы каждый листочек посредством воды отдавал свои испарения на пользу общего парного действа.
Все с нетерпением ожидали предстоящей парилки и находились уже в небывалом доселе предвкушении, когда к их плечам, торсам и голеням с манящим замахом начнет прикасаться этот заморский веник, с каждым разом усиливая эти божественные движения, и после каждого взмаха очередная волна флюидов неизведанных, но прекрасных запахов покрывала полок и витала над головами парившихся аборигенов. Арсену было приятно до глубины души, что наконец-то он, бизнесмен, покорил сердца своих именитых знакомых. Если путь к сердцу мужчины идёт, как говорят, через желудок, то путь к сердцу завсегдатая парной лежит через веник, и только посредством его, веника, можно и найти невидимые ключи к его утомленной, но просветлённой душе. Арсен чувствовал себя не только в центре всеобщего внимания, он, как любой добропорядочный бизнесмен, как бы проводил своеобразную акцию меценатства, в результате которой были покорены гордые сердца старожилов этой бани. И он, благодаря этому венику, который подарили его друзья на Кавказе, нашёл эти самые невидимые ключи к этим жаждущим воспарить душам, ибо пришли они наконец в одухотворенную гармонию с бренным телом, а точнее, их тела слились воедино с их душами. И это всё произошло отчасти благодаря эвкалиптовому венику, который привез Арсен из Кавказа.
У многих по привычке рука потянулась то к берёзе, то к липе, то к дубу. Но вновь и вновь они как бы становились в очередь к диковинному заморскому эвкалипту, которым то дядя Леня слегка потряхивал над жаждущим неземного блаженства телом, то Арсен истязал и веник, и себя, и окружающих, выбивая местный дух из тела и очередные благовония из эвкалиптового веника.
Уже и от самого веника осталось, можно сказать, одно название, но Рыбак и два академика по веточке собрали весь уже распотрошенный эвкалипт, и, завернув в ту же самую газету, оставили до следующей субботы по соседству с липой, берёзой и дубом.
В предбаннике некоторое время стояло гнетущее молчание, наполненное возмущенными запахами липы и берёзы, им отчасти поддакивали пучками своего бытия солодка, полынь и хвоя. И только дуб угрюмо молчал, погруженный в свою невозмутимую дремоту.
– Нас уже не признают, – первой взвизгнула липа, обдав своих соседей всеми парами
своего негодования.
– Ну, конечно, конечно, они ещё вернутся к моим серёжкам, – в тон липе прошелестела
берёза и обронила два-три листочка со своей нетронутой недавней парной связки.
– А мы-то, мы-то, –  загалдели солодка, полынь и хвоя, – мы так ждали, чтобы отдать свои
терпкие запахи.
Дуб чуть пошевелил широкими листьями и вновь ушёл в спячку, и было непонятно, то ли одобряет он их, то ли нет.
Но все эти запахи негодования и возмущения за-глушало единственное и неповторимое благоухание эвкалипта. Расположенный на дощатой полке, что находилась под висящими вениками, эвкалипт изливал чуть горчащий, тончайший аромат своих слёз, словно бы заглушал тоску по далёким заморским странам, тоску по тем местам, где он родился и вырос, где была его родина. И этот аромат его невидимых слёз, возможно, в силу того, что они были искренни, забивал собой все выражения недовольства липы и березы. Дуб в силу своей природной мудрости понимал это, ибо дуб всё-таки видел нынешнее состояние эвкалипта, и не его вина, что люди сегодня отдали предпочтение этому заморскому гостю. Дуб чувствовал это, а потому и молчал, угрюмо сопя в свои трёхпалые листья.

VI
А спустя неделю все вновь собрались ранним утром в предбаннике. Дядя Леня, как всегда, отдавал распоряжения. Дежурный готовил парную по высшему разряду. Когда дошла очередь до эвкалиптового веника, а вернее до того, что от него осталось, то все были удивлены и обескуражены тем, что мифические благоухания, к глубокому сожалению присутствующих, исчезли, словно испарились, без запаха и аромата, не доходя до парной. Как ни пробовали оживить этот эвкалиптовый веник, и паром, и крутым кипятком, всё было впустую.
Только ободранные ветки напоминали о былом величии и, самое главное, в этих ветвях не было ни запаха, ни аромата. Мёртв был этот эвкалиптовый веник. И превратился в неживой пучок веток, ибо вместе с былым ароматом вышла из его удлиненных листочков душа его, так щедро делившаяся с обитателями парной своим пряным запахом жизни, но, увы, нет отныне этой самой жизни среди омертвелых листьев и ветвей эвкалипта.
– М-да,– разочарованно произнес дядя Леня.
– Ну, что же, придётся довольствоваться тем, что есть, – выразил мнение Почетный железнодорожник.
– Нет худа без добра, – резюмировали академики.
– Эка-липа эквалипт-а, - сокрушался Рыбак.
И все потянулись – кто к липе, кто к берёзе, а кто – к дубу.
И, хотя они начали париться в привычном для себя русле, их расслабленные тела и души, нет-нет, да вспоминали об эвкалипте, его короткой, но благоуханной судьбе.
И никому из них было невдомек, что липа с березой при поддержки полыни, солодки и хвои в буквальном смысле задушили своими негодующими запахами аромат эвкалипта. Они всю неделю издевались над этим заморским гостем, разумеется, при молчаливом попустительстве дуба. Больше других исходила липа, ибо до глубины сердца было задето её самолюбие, ее превосходство, когда она своим запахом заглушала притязания других веников. И произошёл некий эффект природы, печальным исходом которого стало умерщвление эвкалипта.
И вновь завсегдатаи бани в зависимости от состояния сердца располагались – кто наверху, кто пониже, кто истязал себя березой и липой, а кто принимал удары дуба, да ещё с отттягом. А функции ароматизатора брали на себя солодка, полынь и хвоя.
А после продолжительной парной все вновь восседали за дощатым столом и трапезничали. И во время разговора нет-нет, да мелькнут одна-две фразы об эвкалипте, об его божественном аромате, да в глазах Арсена вспыхнет бесовый огонек воспоминания о том, как подарили ему этот эвкалиптовый веник друзья на Кавказе и как кратка эта радость банного наслаждения.
А затем, вместе с мусором предбанника, вместе с другим прочим хламом, собрали и останки этого эвкалиптового веника и вынесли восвояси.
И вновь в предбаннике воцарилась идиллия ожидания. Липа и берёза вновь были на высоте своего положения, а дуб так же, как всегда, угрюмо молчал, погруженный сном в свои трехпалые листья.