Пятница
29.03.2024
12:32
Категории раздела
Любимый город мой [11]
Год Пушкина в Казахстане [14]
Год Пушкина в Казахстане. Год Абая в России
Во имя жизни [6]
Великая Отечественная война
Юбилеи [7]
Наши гости [4]
Поэзия [104]
Проза [36]
Наше наследие [7]
Встречи [1]
Эссе [31]
Переводы [4]
Сказки [6]
Миниатюры [3]
Astroliber [1]
Слово редактора [3]
Исторический калейдоскоп [2]
Песни об Алматы [18]
Поэзия: гости об Алматы [22]
Публикации в прессе [22]
Год русского языка [3]
Перышко [1]
Публицистика [3]
Зеленый портфель [2]
О нас пишут [1]
Вход на сайт

Поиск
Наш опрос
Какому источнику информации Вы доверяете?
Всего ответов: 435
Закладки
Друзья сайта

Академия сказочных наук

  • Театр.kz

  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Сайт учителей русского языка и литературы Казахстана
    Главная » Статьи » Альманах "Литературная Алма-Ата" » Встречи

    А. Арцишевский. Переехал на историческую родину...

    Вопрос заголовка стал нередким в наше «время миграций». Ну, а если — не немец и уехал из Казахстана не в Германию, и не еврей, уехал не в Израиль, а  русский и перебрался поближе, в Россию, — вопрос остается?

    Наш корреспондент Адольф Арцишевский беседовал о Юрием Егоровым, когда-то многолетним редактором Казахского телерадио, приехавшим в Алматы погостить у друзей.

    А: Уже более двадцати лет – в Москве и Петербурге? Приняла «историческая родина»?

    Е: А что это такое? Если родился, учился, работал и заявил о себе здесь, заграница – там, в Питере.

    А: Зачем же было уезжать?

    Е: ... «Все потому, что мы себя не знаем, И в нас наш Бог себя не узнает». Очень точная строка Бахыта.

    А: Кенжеева?

    Е: Нет, Каирбекова. Общаюсь с ним часто, хотя он – здесь, я – в Питере. По утрам перечитываю два-три стиха. Виктор прав, у Бахыта стихотворения «как письма другу» только без «здравствуй» и «прощай».

    А: Извини, тут, пожалуй, надо расшифровать «друзей», к кому приехал «погостить».

    Е: О, это старая, отчасти, еще казгушная «команда»: Виктор Вадиков, теперь профессор, критик; Саша Головинский, в ту пору режиссер с первыми телеспектаклями, теперь – Заслуженный деятель культуры; Дулат Исабеков, на радио смирно трудились в одной комнате, теперь – почитаемый писатель, драматург, лауреат; Казбек Исмагилов, прораб с лукавым хитрым глазом – это и привело его в сатиру, автор целой полки книг и бизнесмен, украшающий зеленью город и дачи. Кстати, по ранним рассказам Исмагилова мы с Головинским поставили тогда, кажется, первую телекомедию «Черт в кинескопе». Лева Темкин, теперь покойный народный артист, играл главную роль и на репетиции, озираясь, как чертовки вокруг него с бесов-ской скоростью выдают танец живота, забурчал: «Юра… я играть не могу…»

    A: Это Бахыт Каирбеков, кого ты перечитываешь.

    E: И с удовольствием смотрю кассеты с его сериалом «Девятая территория мира», очень поэтичные фильмы, словно путешествуешь по истории степи. Это писатель Виталий Старков, вел вместе с незабвенным Львом Игнатьевичем Варшавским сценарную студию «Казахфильма», помню, я ходил туда с удовольствием, Лев Игнатьевич много заложил в каждого. А какое в квартире Варшавского бывало сборище, когда приезжал Галич!

    А: Галич не раз пел и в твоем доме.

    Е: Потрясение! Входит Тамара Мадзигон и с ней кто? – Галич! К сожалению, пятьдесят песен, записанных тогда еще на катушечный магнитофон, потерялись, то один переписывал, то другой.

    А: Это – Рафаэль Соколовский, мы продолжаем перекличку?

    Е: Про Рафа шутили на радио? «Барон сатиры, даже граф, явился Соколовский Раф!» Виноват, первым в перекличке, если по алфавиту, – Андриасян! Тогда еще не народный, без орденов, а молодой Худрук ТЮЗа, но с лукавым глазом Исмагилова поставив «Молодую гвардию», вымарал из спектакля Валько и Шульгу, партийных руководителей молодогвардейцев. Их и на самом деле не было,  Фадеев вписал после идеологических указаний. Да и что там было, кроме разговоров и красного флага, водруженного седьмого ноября? Факт единственный: ребята украли посылки, присланные немецким солдатам, а за кражу воинского имущества, да еще на оккупированной территории, расстрел. Знал ли Рубен Суренович правду о молодогвардейцах? Но фальшь учуял.

    А: С твоего позволенья, закончу перекличку твоим покорным слугой…

    Е: Конечно, и Арцишевский! Тогда – молодой и корпевший над прозой, а теперь – дед, но водопадом выдающий стихи! А ведь, не оставлял свою прозу ни на миг! Когда пел Галич и, потрясенные его крамольной правдой, мы онемели, вышли на перекур, ты заговорил с ошалевшим Беликовым о своем новом рассказе! У кого это, у Куприна: «Я чуть его не зарезал!»

    А: Правда? А я не помню, тридцать лет! Нет ни Тамары, ни Потахиной, ни твоей Надежды…

    Е: Но «команда» осталась! Позволь – лирическое отступление? Как вы заманивали меня из Питера сюда, на мое же семидесятилетие? Телефонный звонок: «Прилетай! Хватит обещаний». –  «Ребята, не могу, это ж полтысячи долларов! А при моей пенсии. . . И звонок назавтра: «Вышли по факсу копию паспорта». Выслал. Звонок послезавтра: «Ступай в свое Пулковское агентство, получи билет». С ума сойти! «Это что за друзья у твоего мужа!» – поразились сотрудницы жены. Объяснить, что друзья с нормальной родины? Не «исторической»? И вот я здесь. Праздник! Возвращение блудного сына! Прыжок в Рай!

    А: Вот и расскажи об ощущении в семьдесят, когда последняя треть жизни – там.

    Е: Ты читал «Ножик Сережи Довлатова»? Веллер написал, будто про меня... «Здесь нравится, интересно, здесь твои друзья, решаются дела и судьбы, здесь жизнь, это, вроде, и твоя тоже настоящая жизнь, впечатления, события, новости, все это хорошо, но при этом хочется жить дома. И не то, чтобы там – лучше, нет, там – никак, скучно, одиноко. Но и здесь непривычно, зависимо, не твое. Ты был отсюда. Но ты уже не отсюда. И вдруг обнаруживаешь в себе остраненную и отстраненную зависимость: ребята, я уже не здешний, я уже живу за границей. Обнимаю, искренне ваш».

    А: Печально.

    Е: Печальней не бывает, «Все потому, что мы себя не знаем, И в нас наш Бог себя не узнает»... Ребята, читайте Бахыта! Кстати, Каирбеков свозил меня в Астану. И новую столицу показать, и место моего рожденья попроведать.

    А: Ты просто делаешь рекламу «команде»! Особенно: «Чуть его не зарезал!» Про свои стихи не спрашиваю, а статьи Бадикова не перечитываешь?

    E: О, Виктор – профессор емкий, лаконичный! Словно в Союз писателей приходишь на прежний Коммунистический проспект.

    А: Помнишь, на съезде Валерий Буренков обнимал тебя и Юровского: «Вот два мужика, подкармливающие Союз писателей!»  Игорь был завом прозы литературной редакции радио, ты – радиотеатра «Казахстан»?

    Е: А народный артист СССР Евгений Диордиев? Как-то на улице распростер руки: «Юрочка! Кормилец ты наш!» Шутка, но когда бюджет выдерживал, в радиотеатре было до пятнадцати премьер в год –     колько «халтуры» актерам! Инсценировали и классиков казахских, и современников. Уж не говоря о том, что с новым рассказом автор шел прежде всего на радио, публикация мгновенная, не то, что в печати того времени.

    А: И сколько было передач в месяц?

    Е: В месяц? Три в неделю! Раз в месяц – сатирический радиожурнал «Чудак», раз в месяц – радиоспектакль. Плюс беседы о выставках, театральных премьерах» портреты актеров. Это – по первой программе. А по УКВ – повтор радиоспектаклей ежедневно. То есть, и произведения, и имена были на слуху.

    А: Кстати, где теперь Юровский?

    Е: Умер в Барнауле. После операции, незадолго до смерти, прислал мне в Москву больщущее письмо, какое-то братское. Перечитываю, когда совсем худо, легче становится.

    А: Что значит, «совсем худо»? Переехав в Москву, ты был дважды лауреатом Всесоюзных конкурсов телерадиодраматургии, в Москве стал и международным, правда, по номинации короткометражных кинокомедий, зато в фестивале престижном – «В честь столетия Чарли Чаплина». Твои радиопьесы ставили в Европе, одну, как образец инсценирования, крутили в ГИТИСе, принят в профком московских драматургов. И бывало худо?

    Е: Все это – «родительское молочко». Премированное написано еще в Алма-Ате. Худо стало в Питере, а в Москве повезло: я попался трем «литературным ищейкам»! Профессионалам с нюхом на тему, на исполнителя. Завлит театра Моссовета «учуял» у меня «Факультет ненужных вещей», пьесу до Домбровскому, ее уже поставил тогда в Алма-Ате Андриасян. Геннадий Байсак прочитал мой рассказ «Покушение» –  как собака покусала алкаша, снял короткометражку и на чаплинском мы отхватили главный юбилейный приз. А Михаил Таратута, работавший тогда на «Рэдио Моску», третья «ищейка», учуял радиошника и заказал на тридцать минут - неслыханно долгую для слушателей США! – передачу о Булате Аюханове. Я сделал с музыкой его балетов, с диалогами о нем, Булат и сам поговорил по-английски, прислал пленку. Да и мой текст про балеты оказался, наверное, не самым плохим.

    А: Еще бы! Энциклопедия балета – брачная книга для тебя! Вторая супруга, весьма юная, была здесь – от ее танцев и вздыхал Лева Темкин, третья, весьма почтенная, в Москве.

    Е: О, я понимаю, баз хихиканья – что за интервью!

    А: Какое хихиканье! Ты же был сердцеед, как Феликс Крутик!

    Е: Не будь сердцеедом, Феликс не стал бы таким скульптором! Не боюсь сказать – гениальным. А математик, программист, юморист? О его скульптурных миниатюрах писали «Московские Новости».

    А: Престижная была газета. На весь мир. Работал в штате?

    Е: То же – «родительское молочко», предложил тему: поэт-министр. И еще нештатником, командировали в Алма-Ату. Я привез беседу с Олжасом Сулейменовым на целую полосу – он был тогда Председателем Госкино Казахстана, В «МН» – понравилось. Испытали еще. И взяли в штат.

    А: И с «Рэдио Моску» продолжал сотрудничать? Tо есть, пустил в Москве некие корешки?

    Е: Даже удалось «шарить» некоторых алма-атинцев. Особенно рад за Сэренжава Балдано – такой скульптор по дереву! – а не имел здесь ни одной персональной выставки. И вдруг – в Москве!

    A: Каким образом?

    Е: После моей публикации в «Спутнике», со снимками работ, Сэренжава пригласили с выставками за рубеж. Совдепы его не пустили, но позволили выставку в Москве, Балдано занял пять залов из семи в Музее народного творчества! А Борис Волчков? Про него говорили, если б не геолог Волчков, из чего построили бы заполярный Норильск! Кстати, Борис Александрович там – сидел. Зато, вместе со Львом Гумилевым! «По вечерам академик рассказывал нам Всемирную историю – на фене!»

    А: Блатном жаргоне?! Погоди, «МН», «Спутник» – зачем же уехал в Питер?!

    Е: Судьба сочинителя безжалостна и глуповата…

    A: Hовый роман? Очередное осложнение после смерти Надежды?

    Е: Деликатно сказал. Спасибо... В Питере, с новой женой открыли малое предприятие с издательским отделом. Я загорелся; напечатать не издаваемое до перестройки! У вдовы Н.А. Раевского я знал, лежат рукописи его романов о Гражданской войне! А Раевский был офицером у Врангеля и писатель правдивейший, то есть революция – с иной стороны. Ну, и другие авторы. Однако денег на издание нет. Чтобы полнились, перевел два детектива. Но даже их набор пришлось рассыпать, так подскочили цены на бумагу и печать.

    А: Прогорели?

    Е: Да, Хуан Meтус, мексиканский маг и симпатичный мне герой Кастанеды, не напрасно поучал о «месте силы» и «месте слабости» ,  точках на земле, придающих тебе силу или лишающих ее.

    А: Питер стал «местом слабости»?

    Е: Неприятностей, болезней, травм, неприятия, непонимания. И людьми, и журналами, и театрами. Что такое – чужой драматург? Не добиться, чтобы кто-то из режиссеров прочел твою пьесу. Не поставил – прочел!

    А: Послал бы в Москву! Знаю, в Театре Моссовета репетировали твой «Факультет».

    E: Все уже изменилось. Бывшая редакторша моего фильма, уже на пенсии, сказала: «Юра!  Шедевров присылать не надо, шлите деньги, поставят любое барахло». Правда, в Питере про деньги не говорят, процесс интеллигентнее. Например, приближался юбилей Александра Грина, я инсценировал повестъ покойного Леонида Борисова «Волшебник из Гель-Гью», несу в театр. А Питеру А.Грин памятен, каждой весной на Неве праздник «Алые пapyсa». В театре – вежливый отказ завлита: «Уже запланировали Грина «Бегущая по волнам». Предложите в другой театр». Предложил. «Но это «радиольеса!» – передает мне завлит слова главрежа. «Простите, пьеса «для радио»? Но главная героиня – глухонемая».

    А: Очень внимательно прочитал главреж!

    E: Несу в третий театр. И тут все объяснилось: «Интересно, – говорит завлитша. – Профессионально. Но вы же знаете специализацию завлита? Отказывать авторам». И милейшая улыбка. У меня – тоже. Благодарю за откровенность, за успехи в репертуаре. «О, репертуар составляю не я! Только главреж. – «Так, может быть, ему и вручить?» – «Пожалуйста. Но читать не станет, пьеса опять будет на моем столе». – «Блестяще...» Нарастание улыбок с обеих сторон. Не отчаялся, проверил «специализацию» в четвертом театре». И – никакого ответа! Будто и не получали.

    А: А не повлияла ли твоя многолетняя работа над радиопьесами, где все в словах, а зрелища никакого, на качество инсценировок, сделанных для сцены?

    Е: Наверное, повлияла. Но все в руках человеческих, говорил Каин, поигрывая ножом! Зарезать текст, куда безобиднее, чем Авеля. Koгда «Факультет» я привез Андриасяну, в инсценировке было 130 страниц, в два раза больше, чем требуется на сцене! Но вспомнили Каина, сели рядом и отобрали лучшее. Рабочий процесс. Не проходить же мимо такого романа, это классика в русской литературе Казахстана, Домбровский!

    A: Прости, но Леонид Борисов – не классик.

    E: А Джозеф Кутзее – Нобелевский лауреат? «Осень в Петербурге» – его роман о Достоевском. Со всеми духовными, политическими и сексуальными чертами Федора Михайловича. Притом, детектив! Достоевский выясняет причину гибели пасынка. По словам академика Волгина, председателя Российского фонда Достоевского, произведение Дж.М.Кутзее – поиск предполагаемых, можно сказать, метафизических источников романа-предупреждения «Бесы». Самоубийство? Гибель от рук полиции? Или убийство Нечаевым – провокатором, мистификатором, руководителем «Народной расправы»,  где пасынок состоял? Все версии правдоподобны, И соединены с сюром, перевоплощеньями, переодеваньями! Каждый немного не тот, за кого себя выдает. Карнавал! И довольно зловещий. Интересно, не правда ли?

    А: Инсценировал?

    Е: Мало того, к 300-летию Питера Администрация и Комитет по культуре открыли конкурс на лучшую пьесу о прошлом, о настоящем города, о великих питерцах. Воодушевило. Думаю, уж такая «Легенда о Мастере» подойдет. И вот конкурс закончен. Тишина. Будто не получали. Пришел, спросил: «Что же – Нобелевский лауреат, написавший о самом великом питерце?» – «Ничего не можем сказать, жюри состояло не из работников Комитета, обращайтесь туда». Куда? Жюри распалось, «Может быть, ознакомить театры Петербурга – вне конкурса?» – «Комитет не занимается распространением пьес».

    А: Прости, но автор первоисточника – зарубежный. Хлопоты!

    Е: Я ездил в Москву, от переводчика, как владельца русского текста, получил письменное разрешение на инсценировку, а согласие на постановку согласовывает с Кутзее уже конкретный театр, и, думаю, вряд ли пришел бы протест поставить сочинение о Достоевском на его родине.

    А: Тебе и следовало идти в театр! Кому ты предлагал?

    Е: Камчой доставать российских знаменитостей – из-за казахской границы? Не стоит. Великие театры назовем так: А,В,С…

    Шеф театра «А» читать не стал, попросил «отказать поделикатнее». В «В» инсценировка лежит у завлита три года, уверен – без доклада главрежу. А материал – его! Театра «В»! Чую, как старая ищейка! Думаю, и завлит не читал, сказал бы что-нибудь. В «С» завлит прочел! «Уже ставим по Достоевскому, вы согласны подо-ждать?» Еще бы! Но с завлитом – несчастье, пришел другой. Этот вряд ли читал, жду четвертый год.

    А: Я прочел «Осень в Петербурге». Материал – для Марка Захарова!

    Е: Так и предположим – три года лежит в «Ленкоме».

    A: И все-таки, высоко замахиваешься…

    Е: «Ищейка»! Всю жизнь вынюхивал – доброе, вечное. Правда, недавно совсем обнаглел, передал одному театральному метру собственную пьесу! «Дон-Жуан в Преисподней». Обычно провалом в Преисподнюю истории о нем кончались, у меня – начинаются. Естественно, великий любовник попадает к Аиду, Князю Тьмы. Но тот гонит его из Ада! В Дон-Жуана влюбилась жена! «В Рай!» Больше-то некуда. Протестует Зевс. Словом, этакий мифологический коктейль. Сочинял и видел в роли Аида мэтров: эту картину так сыграл бы M.K. А здесь – С.Ю.! Дурень думкой богател. Мэтров-то не достанешь, И вдруг С.Ю. приезжает в Питер! Иду на его спектакль. Увидеться не удалось, передаю пьесу через третье лицо, мэтр возвращается в Москву.

    А: «Верительную грамоту» – вложил?

    Е: От нежданной радости – довольно глуповатую. Переждал месяц, переждал второй, пока мэтр соберется прочесть. Звоню в Москву. Автоответчик! Представляюсь и прошу снять трубку в таком-то часу. Однако именно в этот час мэтр телефон выключил. И вспоминаю Ильфа: «Иванов решил нанести визит королю. Узнав об этом, король отрекся от престола».

    А: Напрасно хихикаешь, «король» театра мог передать пьесу своему завлиту. Звонил ему?

    Е: Зачем? Пьеса телевизионная, причем здесь завлит театра?

    А: Нет, высоко замахнулся. Прости – наивно!

    Е: Кто знает… Лет сорок назад я подсунул свою первую пьесу Галичу. Этой же ночью – звонок: «Юра, это хорошо. Вам стоит этим заниматься. Но есть замечанья...» И изложил кратко, будто притчу на всю жизнь. Этот ночной звонок я оценил только теперь. Неужели все так изменились, что «в нас наш Бог себя не узнает»? Какая-то «поголовная приватизация». Прочие – вон! Вот тебе и мифологический коктейль. А ведь удался, мне кажется. Но слова о нем – и похвальные, и критические – услышал только от Виктора. Скольких он в писательство благословил! Иной paз кажется, слишком ты благожелателен, Беликов! Нет, не слишком. Как сказал Астуриас, никто не сможет понять нашу прозу, нашу поэзию, если не ощутит в слове могущество колдовства. Мне кажется, и понять жизнь, здесь в Азии, – тоже. Как-то я прочел повесть очень тонкого американца Пола Остера «Тимбукту». Не читал? О Псе-трагике и его хозяине Вилли, поэте и пьянице. Вещь столь глубока, столь забавна и печальна, что, кажется, Лев Николаевич отложил бы «Холстомера», с историей лошади, и расцеловал Остера за историю собаки.

    А: Ты очаровался и инсценировал!

    Е: Да. Но – сыграть Пса! И какого! Кончающего самоубийством, чтобы на Том Свете, в «Тимбукту», быть рядом с Вилли, скончавшимся во время их путешествия! Почтенное издательство «Торнтон и Сагден» одной строкой из аннотации ставит повесть на место: «несет частицу лучших образцов мировой литературы»!.

    А: «Ищейка» искала Пса!

    Е: Искать не стоит, это Гриша Сиятвинда, из театра Константина Райкина. Райкин м Вилли.

    А: Опять замахнулся!

    Е: Завлит прочла! Читала и повесть. И вручила Райкину! Я приехал в Москву. Однако все попытки встречи с К.Р. ни к чему не привели. Не было даже телефонной, несмотря на попытки и секретаря, и завлита. В конце концов, за две недели я надоел им, они – мне, вернулся в «исторический» Питер. Там история продолжилась: был в Питере симпатичный театр, назовем «Д»! Там главреж показал, например, свой моноспектакль «Буратино» для взрослых. Смотрел трижды, так очаровался! Вот, кто сыграет «Тимбукту»! Влез за кулисы, вручил самому Буратино!

    A: Та-ак!

    Е: Но тот перебрался в Москву, насовсем. И канул. Будто, в рукописи и нет моего телефона. Через год узнаю – приезжает в некий театр Питера! Звоню туда, объясняюсь. «Сейчас его нет. Звоните туда, где живет». – «Если б у меня был его телефон...», – просительно улыбаюсь. Директор рявкнул: «Вы что, в ноль девять звоните?!» И бросил трубку. Куда уж Райкину с деликатными исчезновеньями!

    А: Прости, он знал, что ты – драматург, «престарелый лауреат» и прочее?

    Е: А какая разница? Я предлагал не свой материал. В БДТ «История лошади» была поставлена Товстоноговым и навечно сыграна Лебедевым вовсе не потому, что инсценировал «Холстомера» Марк Розовский.

    А: На БДТ не замахнулся? Впрочем, не возьмут – то «История лошади», то история собаки.

    Е: Носил инсценировку о Достоевском. В БДТ, наверное, несколько милых дам в литературной части. Вручил и звонил около года. Наконец, слышу обольстительный ответ: «Лавров сказал: Достоевский? Дайте Худсовету, я прочту последним».

    A: Ta-aк! И чем дело Нобелевского лауреата кончилось?

    Е: Ничем. Никто Лаврову не докладывал, ничего Худсовет не читал. Но претензии – не к милой даме. К единому, старинному, процветающему российскому явлению - когда решает не царь, не президент, а муравейник чиновников. А в нем исключения редки. В дюжине театров оказалось два, о них я сказал.

    А: Отчаялся?

    Е: Нет. Это ринг. Правда, деликатнейший. Как-то переправил «Тимбукту» некому весьма благополучному режиссеру, он ставит и в Питере, и в Москве, у Райкина. «Прочли? А письмо?» – Какое письмо? Вероятно, выпало». – «Простите, письмо напечатано на последней странице пьесы, выпасть не могло».

    А: Но ты проявил чудовищную бестактность! Письмо - это верительная грамота! Дипломатическое виляние хвостом! Кладут -           в начале! А никак не в конце! Ты привык к простоте деловых отношений, будто вокруг - такие же «ищейки»!

    В: Ты прав... Но сейчас, в потоке хорошей литературы, какой хлынул после «железного занавеса», никакому завлиту, никакому постановщику в одиночку не сориентироваться. Так, не взглянуть ли, что принесла «ищейка». Как пишет любезный моему сердцу Веллер, некогда драматург писал пьесу, актеры играли, зрители смотрели что-то новое, теперь режиссеру драма как таковая не нужна, ему нужно сырье, как прыгуну трамплин, чтоб навертеть свои сальто и кульбиты. «Голая городничиха, трясущая сиськами перед Хлестаковым - обычная ныне оригинальность. Вскоре мы увидим, как Хлестаков на авансцене трахнет Городничего, Привет Гоголю от Моголя».

    А: Векслер беспощаден! Это я хихикаю.

    Е: Не хихикай, я сам видел по ТВ «Идиота», где Настасья Филипповна срезала князя Мышкина: «Уж ты помолчал бы, дрочило!» Видимо, этому и учили постановщика - нести разумной, доброе, вечное .

    А: Попса хочет попсу.

    Е: Ее и делают из Достоевского. Кстати, шагают в ногу о Европой! Был при рекламе «Гамлета», итальянцы сделали из Шекспира порнуху: «Е..ать иль не е..ать? Вот, в чем вопрос». Рекламировали без многоточий. Попса? Но корифей изложили безупречно: понимание театра зрителем - обогатит зрителя, следование театра за зрителем - обеднит обоих»

    А: Думаю, попса - отдельный разговор. Хотя и он - от «чиновничьего муравейника»-..

    Е: Ты знаешь, в нем есть своя драматургия. Откапывают иногда не минусом, а огромным плюсом» будто делая комплимент: «Ю.Н.! Вы драматург столь своеобразный! Вам нужен свой театр». – «Был такой. Радиотеатр в Алма-Ате». Сейчас бы туда, сделал бы интереснее. Если бы голова работала не по-стариковски.

    А: Так, что же такое «историческая родина»? Окончательный вопрос «блудному сыну»!

    Е: Помнишь, Андриасян рассказывал про безутешного вдовца, вступившего в новый брак? А Рубен с приятелем рассуждали, что будет с Таганкой, когда вместо Любимова пришел Эфрос и что будет с Эфросом. Паузу нарушил безутешный: «А я вам вот что скажу, вторая жена - это протез». Я ответил?

    Категория: Встречи | Добавил: almatylit (21.10.2007)
    Просмотров: 2168 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]