*****

С. Есенину…

Я по белому снегу иду.
Что хоронит в себе листья осени.
Вспоминаю, как будто в бреду,
Все, что осенью этой мы бросили.

И усталым, изорванным взором,
Облакам по карманам я шарил.
Был солдатом Номахом и вором.
Друга в драке я финкой ударил.

Редко в трезвом уме вспоминаю,
Что мной сделано осенью этой.
Я деревьев листву поминаю,
Хлебом снега и ветра конфетой.

Что ж ты в уши мне воешь вьюга?
Зачем рвешь всю в заплатах одежду?
Больше нету ни водки ни друга.
И морозом сковало надежду.

Что осталось мне горе-бродяге?
Завалится, упасть пред тобою.
Как бездомной, облезлой собаке,
Завывать перед полной луною.

*****

Отрывок …

В старой башне, от солнца скрывая глаза,
Жил косматый старик, он ему рассказал.
Как остаться в веках на всегда молодым.
Как забыть про могилу, крематория дым.
Черной мышью летать средь открытых окон.
Но условие есть, очень страшный закон.
Нужно кровь человечью пить.
И питаться лишь ей, обо всём позабыть.
Нужно днем, непременно, в гробу почивать.
И бояться церквей и крестов избегать.

Так прожить сотни лет, многих женщин «любить».
И не сможет не кто человека убить.
Но опасность одна, кол осиновый есть,
Что в героя руках, сохранившего честь,
Не забывшего веру человечьего стада,
Смерть несет он в веках всем созданиям ада.
Кто готов все условия эти принять,
Должен душу, безропотно, бесам отдать,
Чтоб творить на земле вековечный свой пир.
Будет имя тому человеку ВАМПИР!!!

Каблучком острым ты чеканишь шаг.
В лужах марта играет рыжий зайчик.
Пусть у нас все было просто так.
Для тебя я грустный, милый мальчик.

Я верну обратно, тот весенний день.
Облака, и неба глубину и синь.
Мы ушли в подъездов грязных тень.
Что бы пить абсента горькую полынь.

На руке пять точек синих у меня.
Жизнью заперт был я в четырех стенах.
Не успел вкусить всю прелесть дня.
Видеть будущее мне, суждено во снах.

На сукне зеленом карт победный ряд.
Улыбаясь, страсти жажду утоли.
Говорят, игра змеиный яд.
Везет в карты, не везет в любви.

Мой старый двор.

Танцевал осенний листопад.
Под гитары грустный перебор.
Листьям я опавшим даже рад.
Возвращаясь в старый, милый двор.

Там по лужам спички- корабли,
Уносились в длительный поход.
И летели клином журавли.
Прятался под лавкой серый кот.

Все родное здесь, подъезд, подвал.
Тридцать две ступеньки, моя дверь.
Помню, как из школы я бежал,
За плечами нес большой портфель.

А потом забросив книги в стол,
Во дворе с друзьями баловал.
Как девчонку первую нашёл,
На гитаре ей всю ночь играл.

Было все, и драки, и любовь.
Вино, карты, выкидуха- нож.
Боль обиды и из вены кровь.
И за окнами упрямый серый дождь.

Пробежало время пронеслось.
Легкими шагами по траве.
Пусть не все заветное сбылось.
В моем добром, маленьком дворе.

Убийца меня будет вскормлен тобой – это факт.
Я вижу его в непредвзятости карты Таро.
Я верил в свою неприступность, в свой верный Zero…
И в то, что меня защитит мной подписанный пакт.

Как странно ласкать этот воздух / сквозь пальцы / пустырь…
Как страшно не чувствовать выдоха после «прости»…
Набрал два мешка – и не знаю, кому отнести…
Ослеп на два глаза… Теперь третий глаз – поводырь.

Я тростью стучу по бульвару в честь матерных слов.
Почти невесомо ступаю по скользким камням.
Занозой, испортившей вечер реальным (!) парням,
стою, как мудак, перед баром с букетом цветов…

Но ты не суди – я могу и строкой, и рукой…
И если увянет рука, то восстанет строка…
Убийца наслышан – он выстрелит наверняка.
Контрольный в висок отработает кто-то другой…

Мне клыки твоих строф, как занозы, впиваются в вены –
так живые стихи обнажают скелет добела…
Не могу не читать, а читаю – пульсируют стены…
Как же ты до моих пирамид по песку добрела?..

Да чужая беда – людям смех… Посмеются до колик.
Да чужая любовь – как магнит для пустых черепов.
Как худая молва ни единой слезинки не стоит,
так и слово твое стоит тысячи праведных слов…

А душой – между звезд на метле, если тело в кармане…
Все, что ниже, падет в жернова – распылится мукой.
Тонкой линией жизни осядет на бортиках ванны.
Все, что было, возьмет водосток… Возродишься собой.

Пожелание.
Моему сыну Артему…

Из года в год, изо дня в день,
Из часа в час, минуту каждую.
С момента, когда я был рожден.
Томлюсь неутолимой жаждою.

Я на фрегате все моря,
Готов пройти один.
Увидеть, как встает зоря,
Среди огромных льдин.

Готов я небо покорить,
Добраться до глубин.
И земли новые открыть,
И снег смахнуть с вершин.

Готов я горы штурмовать,
Пустыни перейти.
И только сильных побеждать,
На жизненном пути.

Могу индейцем я скакать,
По прерии в ночи.
Ворота замка отпирать,
Дракона, взяв ключи.

В глубинах космоса идти,
Планетою огня.
И очень древний Млечный путь,
Стал ясным для меня.

Я все это смогу свершить,
В один прекрасный день.
Но только надо победить,
Свою подружку, ЛЕНЬ.

Театр.

Другу Кеншинбаеву Нурлану.

Оркестр умолк, и старый фрак помятый,
Уснул на спинке стула у окна.
Большого солнца маленькие пятна,
Весна уж пробудила ото сна.

В последний раз вступаю на подмостки.
Чихаю пылью стареньких портьер.
Чудесных снов седые отголоски,
Стекают жидким золотом в партер.

Да, мне плевать, что сорваны погоны.
На кладбище расстрелянных идей,
Давно поправ каноны и законы.
Шуты своих хоронят королей.

Морякам.

Как кололи моряки, синим.
Якоря, да на руках грустных чаек.
Паруса, и где на льдах иней.
Очертанья теплых стран с вкусным чаем.

И мулаток, что танцуют у моря.
С островов Гавайских, может быть с Кубы.
Круг русалок, знать не знающих горя.
И вершин горных, белые шубы.

Нептуна с трезубцем и ромом.
Круг спасательный, тоже рисуют.
Чтобы не стал океан вечным домом.
Где на дне, темном, рыбы тоскуют.

Нарисуй, браток, мне дельфинов.
Что резвятся у правого борта.
Наколи не уклюжих пингвинов.
Флаги, пальмы не русского порта.

Полетим по волнам, понесемся.
Лучше с парусом, можно с мотором.
И рукой горизонта коснемся.
Запоем песнь веселую хором.

Веселей братва, крепче канаты.
Дай нам бог, моря, ветра и соли.
Гуще крови красной наши закаты.
Не хотим мы другой, лучшей доли.