Вот уже несколько лет как в культурной жизни Южной Столицы возродились литературные посиделки. Каждый второй вторник собирает поклонников альманаха «Литературная Алма-Ата» уютное кафе «Номад», что находится почти на равном расстоянии между памятниками Александру Сергеевичу Пушкину и Тарасу Григорьевичу Шевченко. В другой части города, на пересечении улиц Тимирязева и Гагарина привечает презентации поэтических сборников гостеприимная хозяйка кафе «Умiт». Ну а в самом центре, в Национальной библиотеке, продолжаются творческие вечера, доселе проводившиеся неутомимой сохранительницей алматинской духовной жизни Людмилой Енисеевой-Варшавской в малом зале русского академического театра имени Лермонтова.
Чуть ли не на каждой второй встрече звучат стихи казахстанских поэтов. И в конце авторам достаются не только лестные слова одобрения, советы и пожелания, но и веселые, остроумные, порой колкие, но точные пародии.
Экспромты Валерия Дмитриевича Коренчука, более известного как мастера художественной фотографии, собрала его дочь Ольга.

Больше всего стихотворных стрел достается Адольфу Арцишевскому. Наверное, потому, что у него с папой дружеские отношения бог знает скольколетней давности. Они заканчивали одну 39-ю школу, правда, с двухлетней разницей. Работали вместе во многих редакциях, в театре. С первой женой Адольфа Альфонсовича  Светланой Лосуковой папа был знаком еще по Дому пионеров, когда тот размещался на первом этаже 25-й школы. С сыном Аркадием сотрудничал в таком количестве редакций, что просто не перечесть. Работал и со второй женой и музой –  Маргаритой.
Адольф Альфонсович –  уникальный мастер поэтического чтения. Любые стихи: и свои, и чужие –  в его исполнении приобретают особый шарм. Он словно пропускает их через свое сердце, дополняя музыкальностью, ритмом. То возвышая, то принижая голос до шепота, завораживая и покоряя слушателей, он лицедействует со словом, фразой. Шероховатости поэтической строки проскальзывают, незамеченными для большинства.
Но вот видишь, папа отложил в сторону фотоаппарат, шарит по карманам в поисках авторучки и на клочке бумаге, а часто просто на салфетке уже что-то чиркает.
Уловил неблагозвучие в стихотворении «Ноктюрн»:
         Мне снилось море в час прилива…
         Оно дышало у скалы.
         Кричали чайки боязливо
         И вдоль залива рыскали.
Появился отклик:
         В часы прилива возле скал
         Адольф средь волн морских рыскал.
         Час, два, покамест не устал,
         Он рифму нужную искал.
На сентенцию в «To be or not to be?»:
          Теперь евреем быть престижно
          И даже выгодно порой:
          Кто под еврея не подстрижен,
          Тот вроде бы и не герой,
последовало уточнение:
          Дух совершенства так истерзан,
          Что кажется и мне порой,
          Кто под еврея не обрезан,
          Тот вроде бы и не герой.
Как-то после презентации сборника Арцишевского «Простые истины» литературная компания направилась к нам домой. Такое бывает нередко, благо от театра только дорогу перейти, заскочив в магазин «Смак» и прихватив там что-нибудь из горячительного и закуску. Пока мама разогревала пирожки, гости расселись, а папа выдал шутку на заключительную строфу только что услышанного стихотворения «О, нам не ведомы глубины…»:
 Принуждены с собой бороться,
 Чтоб, дурь слепую укротив,
 В своих же детях напороться
 На тот же злой императив.
Едва он вымолвил последнее слово экспромта, грянул такой взрыв хохота, что звякнули стекла, задребезжал хрусталь в серванте. Выскочила  из кухни хозяйка: «Что, что случилось?»
Пришлось повторить:
 Я редактировал «Науку» –
 Весьма ответственный журнал,
 И поневоле на работе
 Так много новых слов узнал.
 Теперь я принужден бороться,
 Чтоб, написав «императив»,
 В другой строке не напороться
 На тот же злой – «презерватив».
Ошарашенный Арцишевский смущенно погладил лысеющую тонзуру и мудро изрек: 
– Спиши слова на память.
Но на следующем поэтическом вечере в малом зале театра Лермонтова, уже держа руках очередной сборник, он обвел публику осторожным, вопрошающим взглядом поверх очков:
– А Коренчук здесь?
– Здесь я, здесь. Куда я денусь! – донеслось из полутемных рядов.

В кафе «Номад» литературные посиделки отличает домашний, почти семейный уют. Атмосфера дружеская, веселая. В цене шутки и почти обязательные экспромты.
       Собрались в «Номаде» лохи,
       Но они совсем не плохи.
Читает Фарид Байгельдинов свою  «Иссык-кульскую балладу». Длинный поэтический рассказ о том, как ехал в автобусе отдыхать на Иссык-Куль. Напротив сидела девушка. Очарованный ее прелестями, стал мечтать и грезить, что бы могло произойти у него с симпатичной попутчицей. Любвеобильные фантазии подытожила лаконичная  минирецензия:
 «Иссык-кульская баллада»?
 Не смотри, куда не надо!

Сагин-Гирей Байменов, как-то прочитавший своё «О, фантастическое лето!», где упоминалась бабушка из Киргизии, услышал:
 … Она уехала в то лето
 то ли в Милан,
 то ли в Толедо.
 А я, счастливый человек,
 опять пешком
 пошел в Бишкек.
С Сагин-Гиреем папа тоже знаком два десятка лет, с памятной бучи в издательстве «Онер», которая вошла в историю, как «месячник советской власти». Байменов тогда был инструктором ЦК компартии Казахстана и проявил себя в ситуации весьма достойно, о чем папа не прочь помянуть при каждом удобном случае. Поэтому его «Казахию» –
 Дрейфуем. Дрейфим. Рок моля,
 Дни вольницы святой считая,
 От потрясенного Кремля
 До стен недвижного Китая
переделал по-своему:
 От потрясенного Кремля
 До стен недвижного Китая,
 Повсюду есть его друзья,
 И несть им ни числа, ни края!
Ему же посвятил двустишие:
 Прорубая в будущее дверь,
 Рифмы звонкие чеканит наш Гирей!
На отпразднованном  в феврале 60-летии Байменова друзья читали посвящения юбиляру. Арцишевский упомянул «седого еврея», Олег Белов «накатал телегу» от имени своего столика. Папа тут же выпросил у соседа авторучку и набросал:
 Процветай от века к веку,
 Будь хорошим человеком
 И до самых поздних дней
 Пой о родине своей.
 Чтоб сказал седой еврей:
 – Сукин сын – Сагин-Гирей!
 Вот такая вам «телега»
 От стола, где нет Олега.
Презентация нового поэтического сборника – всегда радость. Римме Артемьевой, издавшей книгу «Прикосновения», папа перевернул её стихи:
 Хлеб, соль.
 Грусть, боль.
 Ночь, день.
 Свет, тень.
 Снова день,
 Снова ночь
 И ночные бдения.
 Результат налицо –
 Вот «При-ко-сно-ве-ни-я»!
А Лидии Коваленко её коронная фраза «Я в мирах, я в мирах, я в мирах» вернулась в еще более грустном виде:
 Что за жизнь у меня, ох и ах!
 Мне сиять бы в небесных цветах,
 Мне царить бы в сердцах и умах
 И не думать о вечных долгах.
 Но и в этих, и дальних мирах
 Остаюсь я, увы, на бобах.  
Хаким Булибеков – поэт-трибун. В любой аудитории может с лету читать свои стихи. Идет мимо памятника Тарасу Шевченко, где собралась группа украинцев:
– Давайте я вам свои стихи почитаю!
Кто-нибудь при нем несет рифмованную белиберду, вскакивает:
– Послушайте настоящие стихи.
 Хотим мы или не хотим,
 Свои стихи прочтет Хаким.
Как-то в обсуждении Хаким засомневался:
– Как правильнее, лизоблюды или лизоблюдцы. Папа развил тему:
 Чтоб у власти всех мастей
 Первым облизать филей,
 Меж собою насмерть бьются
 С лизоблюдом лизоблюдцы.
Читал свои стихи Орынбай Жанайдаров. О том, что настоящие поэты живут на Луне. Папа спросил в стиле хокку:
 Поэты живут на Луне?
 А кто же живет на Земле?
 А кто же поёт о весне?
В другой раз Орынбай, делая доклад о творчестве Абая, посетовал, что очень мало его переводов на русском.
 Рассказал нам Орынбай,
 Почему молчит Абай.
 Это что за антраша –
 Нет его на орысша!
Ну а когда Орынбай издал книгу казахских мифов, папа перешел на гекзаметр:
 Греков легенды для нас Кун перевел,
 В мир героев потомков он ввел.
 Ныне смотри, не зевай –
 Мифы казахов издал Орынбай.
Однажды Орынбай привез в «Номад» Владимира Бояринова, секретаря Союза писателей России, который через час-два должен был лететь в Астану. Гостя засыпали вопросами, а потом потребовали экспромта. Бояринов долго отнекивался, но, в конце концов, махнул рукой:
 Еду, еду в Астану,
 И стенаю, и стону!
А папа под одобрительный смех продолжил:
 Но вот стану астанайцем,
 Распродам стихи китайцам.
Вообще-то папа за словом в карман редко лезет. Вручали ему диплом действительного члена Петровской Академии Наук и Искусств. Кто-то из друзей по фотоклубу припомнил весьма «к месту» Пушкина:
 В Академии наук
 Заседает князь Дундук.
Папа тут же с обезоруживающей улыбкой добавил:
 А теперь на тот сундук
 Взгромоздился Коренчук. 
Людмила Бердыгужина, инженер по образованию, и автор тридцати пяти поэтических сборников, вдруг написала книжку «Корневая система» о влиянии даты рождения на генетический код человека. О системе, разработанной, якобы, еще Пифагором.  Папа весьма скептически относится к хиромантии, астрологии, пришельцам, прицкеровским параллельным мирам и прочей галиматье. Считает их пустым, хотя и забавным времяпрепровождением:
 «Система корневая» –
 Великих чисел звук.
 Увы, её не знаю,
 И знать мне не досуг.
Но к своему юбилею Людмила Урынбаевна  выпустила еще одну книжку «Что в чём». В ней она просчитала генетический код целой сотни известных казахстанских политиков и бизнесменов, строителей, писателей и поэтов.
 Магиня цифры и числа
 В расчетах с самого утра
 И расшифрует к ужину
 Генкод по Бердыгужиной.
В начале мая Максим Гольбрайхт, пожалуй самый молодой завсегдатай литературных посиделок, представлял однокашникам в библиотеке имени Бегалина свой первый сборник «Время года». А поскольку сборник имел подзаголовок «Любовь» и в нем, на удивление, было много лирических стихов, то папа воскликнул:

 Я узнал на этот раз:
 Максим – отпетый ловелас!
А прочитав стихотворение «Твои черты», где было сказано:
 Когда касается любимая
 рукой щеки,
 то расправляю свои крылья я
 из-за спины,
не выдержал и записал:
 Нужна щека поэту,
 Чтоб гладила жена.
 Нужны поэту ноги,
 Чтобы судьба вела.
 Но коль захочет Муза
 Крылами одарить,
 То тут вопрос возникнет,
 Куда их прикрепить.
 На уши не пристроишь –
 Устанет голова.
 Вот сразу тут и
 вспомнишь,                 
 Зачем нужна спина.