* * *
…И вот моих ресниц коснулся легкий сон…
Быть может, я вздремнул, в мечтанья погружен?
Но чей-то голос вдруг раздался надо мной,
Я вздрогнул. Сон иль явь? Ужели это он?
Я Пушкина читал в полночной тишине,
И сладостный певец пришел теперь ко мне.
Узнал я глаз его прищуренных разрез.
И профиль царственный, застывший на стене
Склонился я пред ним: «Салем, о мой певец!»
По праву назван ты властителем сердец,
Готов тебе внимать с открытою душой,
Что скажет юноше поэзии отец?»
«Недвижно спал в земле я целое столетье,
Но сердца тайный жар не в силах
одолеть я, —
Хочу увидеть тех, кому, как сыновьям,
Оставил я свое певучее наследье.
Скорбел я о судьбе народов угнетенных
Как зимний ветер гнет траву на
горных склонах,
Так пригибал к земле людей жестокий царь,
Но мир настал теперь на пастбищах зеленых.
Я тосковал, мой сын, по этим дням
счастливым,
По зелени весны и по цветущим нивам.
И, радостных времен предчувствуя приход,
Я славил их своим пером нетерпеливым.
За то, что воспевал свободу неустанно,
Изгнанником я стал по прихоти тирана,
Он песню вольную стремился удушить,
И смерть моя была властителю желанна.
Для песен нет оков! Она текла все шире.
Ей вторили друзья из рудников Сибири.
Она жила везде! Средь хладных скал, в степях
Я отзвук находил вольнолюбивой лире.
С любовью внемлют ей свободные народы.
Ни стужи зимние, ни ветер непогоды
Не заглушат ее. Я для народа пел
И знал, что надо мной не властны будут годы.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный.
О муза дивная! На эшафот позорный
Забвенья горького влекли тебя враги.
Но торжествую я над злобою их черной!
На сотне языков, на тысяче наречий,
Ко мне обращены, звучат поэтов речи.
Средь них я услыхал и твой казахский стих,
Ему обязан ты полуночною встречей.
Поведать должен ты о милой мне отчизне,
О ваших радостях, о вашей светлой жизни.
Что старь припоминать? О новом знать хочу!
Я гость на пиршестве, а не на скорбной тризне».
Он смолк. И начал я ответный свой рассказ,
Сказал я обо всем, что окружает нас,
И видел, как светлел певца прекрасный лик,
Как радостью лилось сияние из глаз.
И я закончил так: «Ты жив, ты не в гробу,
И с нами делишь ты прекрасную судьбу!»
Тут обожгло меня дыханье жарких губ,
Я поцелуй почувствовал на лбу.
Я вздрогнул и глаза с усилием открыл.
Где ж Пушкин? Разве он сюда не приходил?
Как, разве я не с ним в полночной тишине
И думы светлые и радости делил?
Он с нами! Кто сказал, что умер наш певец?
Для песни пушкинской закрытых нет сердец!
Бессмертная, она вовеки не умрет.
А если песнь жива – жив и ее творец!
К. Сатыбалдин
* * *
Бесценны все слова твои, поэт.
И каждый миг судьбы бесценен тоже…
Стихи мои на полтораста лет
Твоих стихов блистательных моложе.
Цены твоим печалям тоже нет,
Следам любого горестного вздоха
В эпоху, что на полтораста лет
Сегодня старше, чем твоя эпоха.
Свой трон по праву занял ты давно.
Твоей, учитель, славе нет предела!
Не дерзок я – и, может, мне дано
Своим стихом твое продолжить дело.
Ш. Сариев
* * *
Горишь ты алмазом, цветешь как рубин,
Поэзии русской могучий акын.
Жемчужины песен ты миру создал,
Из черного века твой гений сверкал.
Трусливая свора придворных царя
Гнала тебя в горы, презреньем даря.
Не в битве великой и не от меча –
Погиб ты от грязной руки палача.
Но что тебе смерть, если песня жива?
Сияют твои золотые слова.
Сто лет пронеслось, как тебя погребли,—
Ты стал всенародным акыном земли.
Читают тебя с упоеньем в глазах
Башкир и туркмен, белорус и казах.
Из песен твоих не забыть ни одной.
Ты, Пушкин, народному сердцу родной!
Ты в век наш врываешься музыкой слов,
Сияньем зари, ароматом цветов.
Живем мы все лучше и все веселей,
Греми же, бессмертный, как жизнь, соловей!
Жамбыл
* * *
Александр Сергеевич,
Не судите меня
Слишком строго…
Для меня Вы в поэзии
Выше, наверное, бога.
До сих пор вся Россия
Озвучена Вашим стихом,
До сих пор в ней живет
Чудодейственность Вашего слога…
На меня доверительным взглядом
Вы мудро глядите.
Я слова Ваши слышу
Не слухом – скорей по наитью.
Я всмотреться спешу, одержимая,
В Ваши черты,
Где так плотно сошлись
Гениальный поэт и мыслитель.
Да, в жестокий свой век
Дерзко Вы восславляли свободу,
Словно нас, своих дальних потомков,
Искали сквозь годы.
Потому и не только в России
Так дороги Вы –
К Вам приходят с любовью
Всей нашей планеты народы.
Мне ль не знать,
Что за думы всегда волновали поэта?
Я вбираю их сердцем,
Я помню, что в давние лета
До меня Ваши строки донес
Несравненный Абай –
Я стою между Вами,
Дыханьем обоих согрета.
Я учусь у Вас, Пушкин.
Ваша речь для меня – вдохновенье.
Если Вы – океан,
Я в нем малая капля, мгновенье.
Вы вглядитесь в меня,
Ведь мой предок был «дикий тунгус».
Я стою перед Вами, исполнена благословенья.
Александр Сергеевич,
Не судите меня
Слишком строго…
Для меня Вы в поэзии
Выше, наверное, бога.
До сих пор вся Россия
Озвучена Вашим стихом,
До сих пор в ней живет
Чудодейственность Вашего слога…
М. Айтхожина
* * *
Внимательно гляжу.
Нет нужных слов.
И кажется: его я вижу снова.
Он выше крыш,
Он выше всех домов,
Стоит, неколебим, с Москвою вровень.
Он был и остается молодым,
И стих его услышан целым светом.
Стоит кудрявый.
Небеса над ним.
Подол плаща слегка откинут ветром.
Он по России шел,
Ее певец,
Ей завещал все ценные тетради,
И стал отрадой дружеских сердец,
Врагом бесчестья и дворцовой знати.
Навеки в бронзу врезаны слова,
Что вызрели в большой душе поэта,
В народе слава Пушкина жива,
В ней столько веры, радости и света!
Он бронзовый – стоит
И я смотрю,
Как он уперся в небо голубое,
Предвосхищая вешнюю зарю.
Любимый Пушкин, я горжусь тобою!
Д. Абилев
* * *
Подвластен стебелек степным ветрам.
Он словно парус в неоглядном море.
Поэзия – меня ты до утра
Швыряла в поэтическом просторе.
Я с Пушкиным не раз встречал рассвет.
Нас вместе с ним жандармы увозили.
И первые стихи мальчишьих лет
Я посвятил тебе,
певец России.
Те строки вьюга жизни замела.
Они ушли из памяти когда-то.
Я только знаю:
в них любовь жила
К тебе, к твоей поэзии крылатой.
Ты так необычаен и могуч.
Я ль виноват, что позабыл те строки?
…Никто не помнит солнца первый луч,
Когда рожденья наступают сроки.
А ты ведь солнце, пламенный поэт!
Тебя читая, люди хорошеют.
Ты светишь мне с тех невозвратных лет
И с каждым днем все ярче и нежнее. Г. Каирбеков
* * *
И гнев, и доброту сквозь вдохновение
Он приводить к возвышенности мог:
Ведь каждое свое произведение
И начинал, и завершал, как бог.
Но жизни гениев не сплошь из света,
И я теряю иногда покой,
Страшась:
Не огорчить бы тень поэта
Какой-нибудь бескрылою строкой.
К.Саликов
* * *
Чеканный и пламенный пушкинский стих
Наводит на мысль о великом акыне,
Что мудрости учит потомков своих,
Людскими сердцами владея поныне.
Я знаю – столетий пройдет череда
И мглою окутает память былого,
Но утренняя не померкнет звезда –
Сверкнет издалека бессмертное слово.
Твой гений питали, как светлый родник,
Народные чаяния, думы, стремления.
К живому ключу ты устами приник,
Любимый акын моего поколения.
Живешь ты поныне в бессмертных стихах,
Напевы заветные, не умирая,
Звучат и в задумчивых русских лесах,
И в знойных просторах казахского края.
Твой стих полюбили киргиз и тунгус,
Он слышен в ауле Абая свободном,
И складчато горный Шынгыс и Эльбрус
Он будит звучаньем своим благородным.
И памятник твой не из бронзы отлит,
Не из дорогого гранита изваян,
На вольной земле он, блистая, стоит,
И свет его виден с далеких окраин.
Г.Орманов
* * *
Пушкин читает Коран,
Тронувший дивные струны,
Лечат от боли и ран
Древние мудрые суры.
Учат людей размышлять…
Скрытая мощь в нем и сила,
Словно с небес благодать
Пушкина вдруг осенила.
В чтенье всю ночь погружен,
Ловит себя он на мысли
Нет, это вовсе не сон,
Это – поэзия высшая!
Будто отринул туман
Кто-то единственным взмахом,
Нет никаких басурман,—
Есть только слуги Аллаха!
Он к ним всегда милосерд,
С верным слугой Магометом,
И разливается свет
В слове волшебном поэта.
М. Кангожин
* * *
Жизнь – сад. Иду с улыбкой молодою –
Кругом весна, и музыка гремит.
Иду и вижу вдруг: передо мною
В саду поэту памятник стоит.
Из бронзы Пушкин с вдохновенным ликом
Стоит он, голову склонив слегка,
Стоит, объятый думою великой,
И кудри вьются, словно облака.
Я перед ним стоял без слов, без жеста,
Как перед маршалом солдат стоит.
И о поэзии, любви и чести
Я приказанья слушал всей душой,
И положив венок к его подножью,
Я повторял в душе, пред ним склонен,
Что навсегда останусь верен тоже
Поэзии, народу, как и он.
К. Аманжолов
* * *
А теперь попрощаемся, предводитель поэтов,
Завтра я возвращусь в свои рыжие степи,
Сокол может быть соколом только в степях,
Беркут может быть беркутом только в горах,
Завтра я возвращусь в свои степи родные.
Что ж, прощай, предводитель поэтов!
Не сердись, что на ты говорю я вот здесь.
Быть поэтом – не быть всех известней на свете,
Для поэта важнее всего его честь.
Я к тебе обращаюсь с просьбой одной,
Ты коллег моих младших извини, мой родной.
Даже я иногда глуплю, как дурак,
Сам себя замарать могу злою золою.
Твое время безжалостным, страшным слывет.
И меня не жалеют годы иные.
Побоявшись, что Пушкин оживет и уйдет,
Заковали твой памятник в цепи стальные.
Я смотрю на твой бронзовый монумент,
Даже бронза понятна, бывает момент,
Меня бог породил, чтоб тебе поклонялся,
А кому поклониться можешь ты, бог поэт?
Я попал в круг пьющих, ржущих и жрущих,
Возгордился собой, как средь нищенства
грузчик.
Я приехал в Москву, чтоб развеять тоску,
Ты сказал: «Улетай!»— улетаю, мой Пушкин.
Улетаю я в горы, закрытые тучами,
Степи там окольцованы небесами могучими,
И ребристую гладь озер и морей,
Завывая, терзают ураганы колючие.
До свиданья, поэт, покоривший планету,
Жизнь вдохнувший в камень застывших
столетий;
Нет мне равных, с кем мог бы я состязаться,
Своего Алатау встречает поэта.
М. Макатаев
НА ПЛОЩАДИ ПУШКИНА
Поэт красивым должен быть, как бог.
Кто видел бога? Тот, кто видел Пушкина.
Бог низкоросл, черен, как сапог,
с тяжелыми арапскими губами.
Зато Дантес был дьявольски высок,
и белолиц, и бледен, словно память.
Жена поэта — дивная Наталья.
Ее никто не называл Наташей.
Она на имени его стояла,
как на блистающем паркете зала,
вокруг легко скользили кавалеры,
а он, как раб, глядел из-за портьеры,
сжимая потно рукоять ножа.
«Скажи, мой господин,
чего ты медлишь!..
Не то и я влюблюсь, о, ты не веришь!..
Она дурманит нас, как анаша!..»
Ох, это горло белое и плечи,
Ох, грудь высокая, как эшафот!
И вышел раб на снег в январский вечер,
и умер бог, схватившись за живот.
Он отомстил, так отомстить не смог бы
ни дуэлянт, ни царь и ни бандит,
он отомстил по-божески:
умолк он,
умолк, и все. А пуля та летит.
В ее инерции вся злая сила, ей мало Пушкина,
она нашла... Мишеней было много по
России, мы их не знали, но она — нашла.
На той, Конюшенной, стояли толпы в
квадратах желтых окон на снегу, и через
век стояли их потомки под окнами
другими на снегу, чтоб говорить высокие
слова и называть любимым или милым.
Толпа хранит хорошие слова, чтобы
прочесть их с чувством над могилой.
А он стоит, угрюмый и сутулый,
цилиндр сняв, разглядывает нас.
О. Сулейменов
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
«Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой».
А. С. Пушкин
Чу, неоновый свет напророчил
под шумящую где-то листву:
Скачет всадник по городу ночью,
и — копыта тревожат Москву.
Спасся он от змеиного яда,
мчится он все свои двести лет.
На бульваре не бросил он взгляда
на страницы вчерашних газет.
Он к печальному богу подъедет,
не по-рыцарски, без праздных речей,
Дернув бровью, поделится медью,
что осталась от белых ночей.
Б. Канапьянов
ПУШКИН
1. ЦИТАТА
«Живых надеждою поздравим»,
Что завтра будет новый день,
Что, исключением из правил,
На нас сойдет святая лень.
И будет так: Поэт и Муза,
Или: Художник и Модель.
Сотворчество, а не обуза,
Работа, а не канитель...
«Живых надеждою поздравим», —
Какой же искус в этом есть,
Чтоб ИМЯ то, что он оставил,
Хоть в жизни раз, но произнесть.
2. ДОРОГА
Аэродром провинциальный.
Узлы. Баулы. Быт вокзальный.
Народ простой и не скандальный
В долготерпении своем.
Сидим у Волги. Ждем погоды.
На поле дремлют самолеты,
А мы не спим, а нам охота
Поговорить о том, о сем.
Семья из Гомельских пределов
На свадьбу к дочке прилетела,
Да вот у Волги и засела, —
Гутарит мать, а батька стих.
В субботу в Болдино пять свадеб!
Стоит октябрь. И с нами, кстати,
Везет своей невесте платье
Кудрявый болдинский жених.
Он закуток шагами мерит,
В погоду он давно не верит,
Вот-вот он выскочит из двери
И в Болдино пешком пойдет.
Нетерпелив, как ТОТ, что славы...
Как ТОТ, который... Боже правый,
Через холерные заставы
В Москву... Который век и год?!
Куда, куда он из деревни,
Куда летит он в нетерпенье,
В тоске, в надежде, в ослепленье? —
Там Черной речки черный снег...
Аэродром провинциальный.
Узлы. Баулы. Быт вокзальный.
Народ простой и нескандальный
Ждет самолет. Который век.
3. БОЛДИНО
Все обновится.
И наши сродненные лица,
Их тишина никогда уже не повторится.
Видишь, опять экскурсантов ведут вереницу.
Вот погоди, вот пройдут, и опять нам приснится...
В Болдино небо колышут печальные птицы,
Перед отлетом толкутся грачиные стаи.
В Болдино Дом — ТО гнездо — не шутя
обновляют,
И не боятся, что все навсегда обновится.
Все обновится.
И парк, и пруды, и криница.
Нам подмигнет, загрустив, из колодезной Леты
Мудрый по-птичьему глаз золотого ранета,
Что никогда ТОЙ воды нам уже не напиться.
Все обновится.
Ты слышишь, скрипит половица?
Профиль знакомый над книгой амбарной
склонится.
Боже, ты дай мне хоть раз заглянуть
в ТУ страницу
Через плечо его... Боже, ну пусть хоть
приснится.
Как беспокойно, как скорбно кричат эти птицы,
Неба котел от их крыльев безумных вскипает.
Слушай, домой возвратятся вот эти же стаи,
Или их крик над весенней землей обновится?!
Все обновится.
В колодце вода обновится.
В жажде великой ее зачерпнут экскурсанты,
Не понимая, что им ни сегодня, ни завтра...
Что никогда ТОЙ воды нам уже не напиться.
4. ЧЕРНОВИК
Он думал обо мне и раньше, и покуда
Летела за строкой его рука.
Он думал обо мне, иначе бы откуда
Мой профиль на полях черновика?
И помню я о нем. Уже не знаю, сколько
Храню чуть пожелтевшие листы.
Все помню я о нем. Со страхом и восторгом
Ловлю в ребенке странные черты.
5. МОЙКА, 12
Вот уж везет на реставрацию,
На запустение везет. Вот
Ленинград, Мойка, 12,
Но нас, увы, никто не ждет.
— Он жил в особняке старинном.
— Да, жил, но вышел, дома нет.
Из Петербурга — из гостиной,
В деревню — в милый кабинет.
Как там теперь ему на воле?
Октябрь — пора трудов, забот.
А дом на Мойке — дом, не боле,
Квартира за пять тысяч в год.
Зачем же, если разобраться,
Зачем же через столько лет,
Когда и дом на реставрации,
Когда и вывески-то нет,
Кому, зачем, что за игрушки —
Истратив, может, колер весь,
Писать в полдома: «Здесь жил Пушкин».
Здесь Пушкин жил...
Здесь Пушкин... Здесь...
6. МИХАЙЛОВСКОЕ
— Облако, что ли, над Савкиной горкою тает?
— Нет, это всадник владенья свои облетает,
Вон поднебесья коснулась его голова,
Вон шевелится под конским копытом трава.
Вы не боитесь, когда вы жуете, галдите,
Или когда вы толпою идете в «обитель»,
Может, хозяин на вас в это время глядит,
И, может быть, его профиль арапский сердит?
Пользуясь тем, что поместья он ветреный житель,
В спальню идите, в постель за гроши загляните,
Может быть, маленькой ножки увидите след,
Пользуйтесь тем, что его здесь опять уже нет!
Он ускакал. Но когда от всех нас он устанет,
Станет волною кудрявой в холодном Кучане,
Станет звездою на тихую землю глядеть,
Так и не зная, что есть и забвенье, и смерть.
Это не облако в небе полуденном тает,
В красной рубахе то всадник холмами летает,
Это не Сороть подковой на солнце блестит, —
След от бесшумных, от бешеных это копыт!
7
Остался молодым. А двор и дом — все дым.
Все разговоры — вздор от тех до этих пор.
А вечна здесь всегда лишь Сороти вода,
Да тихая звезда на донышке пруда.
Да эта вот строка на вечные века:
«Пока свободою горим...»
Л. Шашкова
|
