Тихо встал я, как тень от дуэта, с краю
С видом спокойным и безразличным,
Тайно чужую любовь созерцая,
Что от юности стало привычным.

И в тоске моей тонкой, ранимой,
Как две птицы, слетались их души:
Мужчина и женщина – я – между ними –
Призраком лишним стоял и слушал…

В этой пьесе, и грустной, и нежной,
Был я актером и зрителем тоже.
Наступит скоро финал неизбежный –
Мне никто уже не поможет!

Украшенья и трели сливались с ветром,
Листья сухие в кострах сгорали…
Тысячелетия и километры
Меня от земной любви отделяли.

Я вместо счастья владел красотою
Образов вечных, стихи слагая.
Открывались мне иные просторы:
Нездешнее небо и осень другая.

Полюбил я обоих с первого взгляда
В музыке, что так сердце пронзила!
Тут что-то было вроде обряда:
Жизнь невозможную заменил он.   

И за этих тайных стихов дарованье
Молча бросил я деньги в корзину:
Отзвучала музыка моего страданья –
Окончилась жизнь – сгорела картина. 
5 – 7 ноября 1999 г., Одесса
Concerto Grosso
Страстно музыка Шнитке звучала
В чьем-то доме окнами в сад.
Было в ней два вечных начала:
Ангел белый и черный ад.

Я от жизни устал и согнулся
На диване узком в калач,
В подушку лицом уткнулся,
Отвернувшись от бед, неудач.

Стал я снова тихим ребенком –
Птичкой малой в гнезде чужом
И в звучании скрипок тонком
Вспомнил сад наш и старый дом.

Поздним мартом погода стояла
Как ноябрьским днем в серебре.
Был покой и затишье причала,
Теплый воздух воском горел.

И родные, милые лица
Тех, кто в детстве любил меня,
Бесконечною вереницей
Плыли мимо, молчанье храня...

Крылья этих серебряных теней
На Родину душу несли
В тоске ностальгии весенней
От скорбной, несчастной земли.

Я чувствовал, что исполнялись
Надежды, звуки, мечты.
Здесь любили и не прощались.
Были помыслы ясны, чисты.

Слезы, слезы лились непрестанно,
Пела музыка в сказочном сне...
Вдруг я понял, что умерли рано
Те, кто снился и дорог был мне.

Дом родной! – детства райские песни,
Крыльев-рук материнских шатер
Над гнездом моим. И чудесней
Мне не пел никакой еще хор!
                                  
Если любящих рук не будет –
Дома нет, только стен пустота –
Вокзал, по которому люди
В суете бегут в никуда.

Снова мир вторгается темный:
Грозным призраком воет фагот.
Мне открыл он, что я – бездомный
И меня лишь дорога ждет.

Он гудел, как гудок паровоза,
За которым вагоны, дома,
Разрушая все мои грезы,
Что сводили меня с ума!
                    
Хохот дьявольский в скрипках слышу –
Свою песню пропел херувим!
Шторы ветер колючий колышет...
В путь сбираюсь, тревогой томим.  

Вот в дверях провожают ладони,
Голоса, улыбки, глаза...
Словно я стою на перроне,
На щеке чуть блестит слеза.

Руки, что берегли меня, скрылись
Уж в могиле, я больше – ничей.
Может быть, они только снились?
Вместо них столько острых мечей!
31 марта 1999 г., Иссык

Шаги за окном по двору под шум падающих листьев…
Во дворе ночами гуляет ветер,
Заглядывая призраком в окна мои…
Под луною лик гостя позднего светел
И много я хочу ему сказать о любви.

С деревьев падают сухие листья…
Их шепоты слышу по камням, стенам.
Печальные, как эти листья, мысли
Летят вместе с ветром к далеким снам.

Ветер тихонько стихает, тая…
Я чью-то руку сжимаю в горсть.                                          
Порывы любви моей не принимая,                                           
Как ангел, улыбается мне поздний гость.
20 октября 1999 г., Иссык

«В пути...»
О, неужели мне осталось лишь одно:
Нигде не останавливаясь надолго,
Смотреть на мир сквозь мутное окно
Вагона, навсегда для всех умолкнув,

И плакать, созерцать, писать стихи,
И грустных песен стаю выпускать на волю?
Ноябрьские ночи, вы – прозрачны и тихи.
Мой взгляд усталый ваши знаки ловит!  

От золота деревья отцвели
И ветер мертвою листвою кружит…
Цыганка – дальняя дорога, исцели
Мою измученную душу!
2 ноября 1999 г., Киевский вокзал, в поезде