I

Те годы наивной надежды и жажды

Всю жизнь благодарная память хранит.

Меня Тулеген Айбергенов однажды

Представил, поэту, что был знаменит.

Ручьи свои песни едва начинали,

И первые травы рождались на свет.

Воскресное утро тепла и печали.

Все трое в горах мы встречали рассвет.

Зеленые крылья весна распахнула,

Скользит между гор, начиная полет.

Береза - зимой ее ветром согнуло –

Расправила плечи и солнышка ждет.

И добрый поэт, словно эта береза –

Зима и весна уживаются в нем.

- В горах неуместна тяжелая проза,

Уместней стихи, что легки на подъем.

А ну, Тулеген, начинай понемногу,

Горам и траве почитай о весне,

Коль вы не забыли с собою в дорогу

Стихи захватить, что запомнились мне.

Надежнее памяти нету опоры,

Ей ноша любая не стоит труда.

До самого вечера слушали горы

Стихи и слова, что звучали тогда.

Но вечер настал, и ветра налетели,

Вершины склонили к земле тополя.

Гроза началась. От холодной купели

Вновь стыла и вновь умирала земля.

Защита трудна от внезапной напасти,

У холода тоже и власть, и права.

Промокла одежда

На наше несчастье,

И мы беззащитны в горах, как трава.

Гнет ветер сначала высокие ели.

Чем сердце нежней - тем трудней уцелеть.

Ничем мы поэту помочь не сумели.

Вершины в снегах - их теплом не согреть.

Он кашлял, лицо от дождя закрывая,

И вот - наконец! - до шоссе добрели.

Машины летели, огнями сверкая,

Мгновение жили и гасли вдали.

Пока есть надежда, доступны вершины,

Мы вверх поднялись, оставляя следы.

До дома, где рядом стояла машина

Зеленого цвета, блестя от воды.

Посмотрим - судьба, как и прежде, сурова?

А вдруг невезенье надеждой спугнул?

Я стукнул.

Ни звука.

Помедлил - и снова

В окно заглянул, облегченно вздохнул.

Случайность?

Конечно!

Но там среди света

Зять лучшего друга сидел за столом.

И я уже видел в машине поэта,

Летящей стрелой под холодным дождем.

Какая удача - из ночи холодной

У старых друзей оказаться в тепле

Да после к тому же попытки бесплодной

Желанную помощь найти на земле!

Вошел я по-свойски, с улыбкой, как к брату.

Хозяин взглянул - и угасла она.

Тогда я ему объяснил виновато –

Товарищ простужен, машина нужна.

Весьма преуспел он в последние годы.

Я взгляд тот спесивый запомнил навек.

- Мы в возрасте вашем ходить в непогоду

Любили пешком, молодой человек...

Я гордость смирил - мне уйти невозможно,

Стал тише еще и спокойней на вид.

- Агай, погодите, вам это не сложно,

Известный поэт за дверями стоит.

- Да мало ли их в этом мире - известных?!

И каждому - транспорт? Не много ему?!.

Я выбежал в холод из стен этих тесных,

Где было теплей, чем в проклятом дому.

II

Где добрый Таир, что читал мои строки,

С кем давней весною мы шли не спеша?..

Как жаль, что отпущены малые сроки

Тому, у кого беззащитна душа.

Где брат Тулеген? Тоже нет его ныне,

Лишь снежные горы, как прежде, чисты.

Бредет у подножья, кто был на вершине,

Кто был у подножья, достиг высоты.

Однажды я шел, вспоминая удачу,

Что были два друга в нелегкой судьбе.

И надо же - чудо! - хозяин той дачи

Навстречу спешит, задыхаясь в ходьбе.

И руки уже для объятий раскрыты,

Узнал и рванулся, рысцою труся,

Душа - словно чаша, судьбою разбита,

И спесь через трещину вытекла вся.

- Не помни обиды, прости меня, право,

Ну с кем не бывает? Ошибся чуток.

Живу на Жарокова. Дом мой - направо.

Порадуй, прошу - загляни на часок.

Ах, лучше б ему отвернуться при встрече!..

Я чуть помолчал, улыбнулся с трудом.

- Поэт, о котором просил я в тот вечер,

Жароковым был. Он стоял под дождем!..

Жестокость моя да прощенною будет!

Я видел его перекошенный рот...

Как жизнь справедлива!

Нас время рассудит

И каждому место свое отведет.

(Пер. с каз. Л. Латынина)