Мне надо ни много, ни мало,

а в месяце мае дней пять,

чтоб снова меня обнимала

за плечи посильная кладь.

Чтоб снова в попутной кабине

с шофером, что понял твой знак,

над строчкой стреляющих линий

лететь, обнимая рюкзак.

А после

                     с его содержимым

Спускаться, сгибаясь в дугу,

К таким же, как сам, одержимым

На тихом ее берегу.

Ах, речка Или, дорогая!

За время сплошной маяты

дай мне примоститься у края

твоей быстролетной воды.

Вблизи этих скал и пещер их,

где в чистой твоей глубине

открыто серебряный жерех

шныряет на илистом дне.

Сазанов ленивые тени

стоят у зеленых камней,

и – веером – прыщут в смятенье

на отмель мальки окуней.

Я дом полотняный достану,

еду и постель из мешка,

и снасть растреклятую стану

распутывать исподтишка.

Раздастся предательский узел,

спружинят упруго хлысты

под тяжестью тонущих грузил

в лазурном котле высоты.

И остекленеет теченье,

как мыслей беззвучная речь,

чье быстрое столь же свеченье

умеет и течь и не течь.

В нем все потонуло, что черство,

и если манит глубина,

то нужное здесь крючкотворство

окупится счастьем сполна.

Уха, закипая, клокочет.

Богат и без клева улов.

И звонко звенит колокольчик,

как тысяча ласковых слов.