Над гладью строк, разбившихся о камни,

Над блеском снов изломанной воды -

Неясных птиц глухое щебетанье.

В шелковой траве

Нет желтизны еще;

Тугой так тонок лист,

Плывущий в брызгах света.

Фонтаны, конечно, не работали. На каменных бортах, среди небольших лужиц, оставленных ночным дождем прыгала какая-то общипанная пичужка. Не голубь, это точно. Голубей она знала в лицо – еще с тех времен, когда в парке 28 панфиловцев кормила этих тварей трехкопеечной булкой на радость беззубой и лысой сестренке Наташке. Наташка, вполне обросшая зубами и волосами к своим тридцати пяти годам, вчера приходила к Неле в гости. Толстая, очкастая, изо рта противный запах – да дело даже и не в этом. Все эти родственные посиделки  обычно заканчивались одинаково. Первые сорок минут визита Наташка нудно повествовала о подлостях своего мужа и сына, затем десять минут глядела в окно, приговаривая “Никогошеньки не осталось, только ты, родная моя кровиночка…”, а в следующие четверть часа учила жизни. Как правило, на словах “Ну какого черта тебя на филфак-то понесло, дуру набитую! Всю жизнь с сопливыми учениками в школе просидела, хоть бы замуж вышла или ребеночка родила, идиотка!..”, Неля, не говоря худого слова, выбрасывала наташкины очки, туфли и сумку с балкона на тротуар.

Через месяц заканчивались принесенные Наташкой крупа и макароны, и все повторялось опять.

Осень. А летом детей вокруг полно, облепят фонтаны – не подступишься. Неля и цыкала на них, и шикала, даже пробовала родителям пожаловаться. Да только это никакие не родители оказались, а сплошь – нянечки. Настоящая Нянька-ностра. Наглые, судачат целыми днями, за детьми присмотра нет, а получают тыщи немеряные. И хамят впридачу. Нелька за сто уроков так не нагорбатится. А кому сейчас уроки русского нужны?.. Нет, летом фонтаны можно рисовать только по вечерам, когда парочки по лавочкам сидят. Эти-то добрые, на мольберт не заглядываются, не задают идиотских вопросов типа: “Что это у вас, тигр?”

Какое ваше дело, сволочи?

Наташка вчера тоже завелась. Говорит, на фига ты свои фонтаны все рисуешь и рисуешь? Не золотая, говорит, рыбка. На Арбате предлагала сидеть. Хоть на хлеб, говорит, заработаешь. А что там высидишь, на Арбате-то? Да и не сидят там художники, так - шушера всякая спекулянтская. Недавно Неля, гуляючи по Горького, присмотрелась к одной картинке – на фоне верблюдов и абстрактной мазни соседей та и впрямь выглядела хорошо – скала с сосной, все в таком прозрачном китайском стиле. Спросила у молоденького продавца, китайская, мол, вещь? А он обиделся – нет, говорит, тетя, какой-такой Китай, это настоящая Южная Корея. Как будто о кроссовках на барахолке. Да к тому же рисовала Неля не только фонтаны. Рисовала он Старый Город, тот самый, который спрятался под недобрым новоделом, под рекламами и стадом иномарок. Так хорошо – придешь домой, а со стен будто само прошлое глядит, облезлая и нищая юность.           В городе любила она, конечно, не все. Кафе “Театралка” (курица с рисом, порция – рубль). “Кругляшка” (мороженое с орешками и изюмом). Сосновый парк (с двумя железными олешками). Парк 28 героев-панфиловцев (у старого иссушенного бассейна). ЦГ (с черным хлебом и плавлеными сырками). Катакомбы пушкинской библиотеки (пиво и дивная копченая мойва из “Океана”). Речка Поганка (Весновка, то есть). А также облезлый казгушный парчок при ней. Вход в ЦПКиО (сахарная вата, клумбы и предвкушение чешского Луна-парка). Новая площадь (на верхотуре – бегучая газета с ошибками). Старая площадь (памятник В.И.). Лермонтовский театр (пряный запах сцены). Старый ТЮЗ (погорелец). Косые дома в центре, по слухам, построенные пленными китайцами (готовятся под снос). Никому, кроме глупой Наташки, Неля свои картины не показывала, а чего показывать, она ведь не художник. Она - эксгуматор.

Как-то ночью Неля вдруг придумала, что как только Старый Город будет восстановлен ею на бумаге и картоне, все вдруг вернется на свои места. И снова будет петь ветер в груди, волосы защекочут затылок, захочется вскочить в отъезжающий троллейбус, прокатиться до “Целинного” с железным рублем в кармане, а там – купить синий билетик на Пьера Ришара, затариться мороженым и семечками на Никольском базаре… А Ванечка сядет рядом на лекции по старославянскому, они вдвоем будут давиться от хохота под суровыми взглядами старичка-профессора в ермолке, а завтра мама принесет с работы трехлитровую банку жидкой сгущенки – “впрок”, а они с сестренкой тайком сожрут ее за неделю, а папа купит по блату томик Булгакова, и Неля будет небрежно читать его дождливым сентябрьским вечером, укутавшись в клетчатый плед, под торшером, прислушиваясь к телефону… Игра Неле понравилась. Что ни говорите, а смысл в жизни должен быть. Хоть какой-нибудь.

Все, все любимые места ушли в марево и мрак прошлого.

Только фонтаны почти не изменились. Фонтаны на Тулебаева – с каскадами. Фонтаны возле Академии наук. Никогда не работающий фонтан у кунаевского дома, похожий на две лежачие радиотарелки. Фонтаны у Оперного.

Центр, особенно центр – никак не узнать. Неля иной раз часами бродила вверх-вниз - от Пастера до Сатпаева, прочесывая и горизонтальные улицы – от 8-марта до Космонавтов. Глазела. Казино какие-то с фонариками. Дома-высотки (внизу – безлюдные бутики). Бесконечные магазины и магазинчики, торговые центры и центрики. Супер и мини маркеты. Старые дома сначала как-будто грибок поражает – начинается с первого этажа – решетки, мрамор, сплит-система. А с третьего этажа облезлый балкон с лиловыми портками свисает кривовато. Но после добирались и до портков. Глядишь, через годик – ушел старый дом в глубину как старый сом, унося свои исписанные облезлые бока, гулкие сквозные арки, вечно заколоченные подъездные двери. И радоваться надо бы, глядючи на аккуратненькие стеклопакеты, сияющие витринки и вывески, загороженные железным забором аглицкие лужайки (на месте помойки). А как-то нерадостно.

Старая стала, что ли?

И люди, да, просто люди – совсем не те люди теперь по улицам ходят, а те, которых Неля помнила, которые и делали город таким родным, куда-то пропали. Как испарились. Не умерли же все?

Или все же…

- Эй, тетка. Ты, ты. А ну, давай отсюда. Соображаешь, куда со своими делами вперлась?!!

-А… А что?

- То. Посольство здесь.

- Где?

- Американское, понятно? Вон, за тем углом. Ты бы еще фотографировать удумала. А ну, давай отсюда, давай.

- Да я же… Пейзажик… Вон, дубок…

- Глухая, да? Запрещено.

Получив ощутимый тычок под ребра, Неля засобиралась. Охранник, переваливаясь жирными боками, отошел, но недалеко, зыркал – уходит ли? Из-за дерева вышел парень в грязной майке, с длинными, в мохнатых косицах, волосами.

- Погнал? Терактов боятся. А меня вчера в это гребаном посольстве избили. Нет, я похож на этого… Бена, будь он неладен? Кепку отобрали, а кепку брат привез из Чикаги. Я думаю, - нездорово заблестел глазами наркоман, - это все Буш. Он и мою квартиру ограбил. А я им прямо так и сказал - не одобряю ихнюю политику в Ираке. Не одобряю! – отчеканил парняга и плюнул в сторону охранника. Тот лениво отвернулся. Неля, обливаясь потом от страха, боролась с проржавевшими ногами мольберта.

- Я вам так скажу – если дадите сто рублей, помолюсь за вас. – Парень непринужденно почесался и зевнул.

- Нету у меня.

- А-а-а. – противник Буша вновь скрылся за деревом.

Вот так. Можно ли честному художнику работать в этом городе?! Только что на пленер поехать, развеяться. Не любила Неля горы. Даже на Медео была два раза в жизни – с мамой и папой лет в семь (фотка осталась) и на Наташкиной свадьбе. Чего там хорошего? Да страшно одной в горах… В прошлом году Неля (вот невезучая!) на каких-то пьянчуг нарвалась, еле убежала, все имущество под елками осталось. И вроде место дикое, а на следующий день приехала (с Наташкой), а ничего и нету – ни кистей, ни карандашей, ни картонки, ни единого тюбичка…

К фонтанам, к фонтанам… Только старый фонтан не предаст. И пахнет возле него особо, так бы и сидела целый день, на воду глядела.

- Ишь ты, Аленушка нашлась!.. Слезь, говорю, не стыдно ль тебе?

Это бабка Фаина, старая скотина. Соседушка. Сынок-то ее к Наташке давно уже подкатывается – не продадите ли квартирку под расширение? А у неё, у хозяйки, значит, и спрашивать не надо?!

- В дурку тебя пора везти, Наташке вот позвоню. Окурками опять балкон закидала. Пожар еще сделаешь… В дурку, в дурку…

Вообще-то, Неля ужасно боялась землетрясения и инопланетян. С годами они в ее голове как-то перепутались, намертво сцепились меж собой, так что ждала их Неля не иначе как вместе. Кто-то первый – гадала она, выводя знакомые контуры на прикнопленном ватмане. Фонтан клубился на листе в серых ошметках скверного карандаша – но скоро, скоро это безобразие скроется под масляным великолепием охры и лазури. А все же, все же, как я умру? Что потом? Рай, чистилище (не крещена), другие жизни, эманации, эфир? Или черная непроглядь, как во сне? Или – еще хуже – бесконечные сны, как у Гамлета, цветастая бессознательная муть (только не проснуться)? А может… Того? Может, это сон смертный-то и есть? Стра-а-ашный…

Подошла бабушка-казашка в чапане. Постояла, посмотрела, поцокала языком. Потом молча вынула пару баурсаков, сто тенге монеткой и, плача старческими мелкими слезами, вложила оторопевшей Неле в руку.

Так. Куда бы еще пойти порисовать? Неля начала перебирать знакомые адреса. Неужели ее Город кончился? Да нет, конечно… Дворец Ленина у нее как-то гадко вышел. Завтра переделаю, решила Неля. Свернула пожитки и направилась в супермаркет на углу.

Купила на сотню молока и хлеба. А как это молоком Ильич писал свои писульки в царской тюряге? Надо попробовать… Нелю с детства мучил этот вопрос. Проявится ли молочная надпись, если бумагу нагреть над огнем? Будет ли держать молочные чернила хлебная чернильница?! Вот сейчас и посмотрим. А то пятьдесят стукнет, да так и не узнаю… Какие сны в том страшном смертном сне… А-а-а, проступает, проступает!..

- Вот, видите?! Она давно уж рехнулась! Я ведь Наташке говорила, предупреждала… Ы-ы-ы…  Дом чуть не сожгла, видите, видите?!! Сволочь такая… Белье на балконе… Ы-ы-ы… Черное совсем… Кошка… Ы-ы-ы… Кошку… Жа-а-алко…

- Сестриченька, ну как же ты… Что ж ты спички-то взяла-а-а…

- Плита у ей взорвалася… Теракт, что ли?

- Сам ты тессеракт.

- Плиты никто не чинит, КСК долбанное! Чуть подъезд не разнесла.

- Сестриченька-а-а-… Кровинушка…

- Все, гражданка. Не кричите. Везем в морг.

Девочка в красной курточке зачарованно наблюдала за резвящейся в луже птичкой. Сегодня почему-то заработал старый фонтан. Тонкие струйки радугой зависали в холодном стылом воздухе с привкусом ноября.

Капелька как слезинка сверкнула на красном воротничке. Мать заботливо стряхнула ее и поскорей отвела девочку подальше от брызг, вполголоса ругаясь на идиотов-коммунальщиков, но девочка еще успела заметить плавающий в рябой зеленой воде обугленный клочок с коричневыми неразборчивыми каракулями.

…А Неля ехала в почти пустом троллейбусе номер “9”, в окно бил приторный весенний ветер, рядом сидел тихий Ванечка, преданно заглядывая ей в глаза, в пыльных стеклах пело солнце, а на улицах Города, возле бьющих, как шампанское, фонтанов, гуляли счастливые люди прошлого.