Мы шли вперед.

Был срок заданья

предельно сжат...

И на ходу

нам подвезли

боепитанье,

но не смогли никак—

еду.

«Взвод, веселей!

Что тянешь ноги?

Припоминаешь

хлеба вкус?—

шутил солдат Иван. —

В дороге

желудок полный —

лишний груз».

Смеются все,

а смех голодный...

И вдруг

нам бросился в глаза

немецкий

котелок походный

и в нем —

свиная колбаса.

Иван,

подняв находку чинно,

прикинул:

«Ничего кусок!

С такого можно

до Берлина —

без отдыха,

в один бросок».

А дальше —

как в кино, ей-богу,

где все возможно

для красы.

Был не убит,

а ранен в ногу

хозяин

этой колбасы.

Он встал...

И вот на поле боя,

схватившись

в силовой борьбе,

тот котелок

тянули двое:

Иван — к себе,

а фриц — к себе.

Мы знали,

русские ребята:

когда б

ариец этот был

на месте

нашего солдата.

он бы, не думая,

убил.

И что же?

Жесткий срок заданья

нас торопил...

Махнув рукой,

Иван был краток

на прощанье:

«Катись-ка к черту

колбасой!»

И тот подался в плен,

хромая.

Один поплелся.

На восток.

Мечта осталась

лишь такая:

не потерять бы

котелок...

«Братва, перекур!»

«А как, с дремотой?»

«Потом отоспишься,

дома на печке...»

Мы курим в Берлине,

делясь махрой,

неторопливо

пускаем колечки.

Руины вокруг,

догорая, дымят.

Старик из подвала

вылез со страхом

и - палец к губам:

«Руссиш комрад,

гебен зи, битте,

раухен».

Что он просил,

было ясно и так.

На войне и судьба —

переводчица.

Мол, нервы сдают,

мол, дело табак

и закурить

больше хлеба хочется.

Боец догадался:

«В таком-то дыму

он нашу махорку

разнюхал, ребята», —

и самокрутку

вручил ему,

что для себя смастерил

из плаката.

Другой потянул

разговора нить

и так пояснил

посреди пожарища:

«Врагу мы даем огонька...

прикурить,

а закурить —

вам, комраду, — товарищу».

Старик затянулся,

видать, чересчур —

закашлялся,

крепость сказалась явно...

А мы отдыхаем,

у нас перекур.

Как после работы —

тяжелой,

но славной.

Плацдарм на Одере.

Клочок земли.

Огонь такой –

на бруствер не подняться.

Сидим в земле –

уж ноги затекли

Скорей бы на Берлин!

Пора размяться.

Дрожит блиндаж –

привычный ад вокруг.

И в эту пору

надо же случиться:

талант художника

проснулся вдруг-

и я удачно

схватываю лица.

Чуть передышка –

очередь бойцов.

Рука и глаз

нашли себе работу.

Сеанс недолгий –

и портрет готов.

Да так похож он,

что заменит фото.

Трудней давались

искорки в глазах –

задорные,

лукавые,

смешные...

И ни в одних –

покорность или страх...

Зато в награду:

«Вправду, как живые!»

Рисую.

Никому отказа нет.

Вот милый облик

санитарки Кати.

По просьбе раненых

ее портрет

повесили на счастье

в медсанбате.

Остриженный сержант просил меня:

- Чуб подрисуй,

невеста так любила...

А через час

На линии огня

шальная пуля

в сердце угодила.

Позировал

сам командир полка.

Седой и добрый.

Со Звездой Героя.

Сказал:

- Ты всех обслуживай пока.

Знай, это — тоже

подготовка к бою.

Летает по бумаге

карандаш.

Мы на войне,

на волоске от смерти,

а где-то

возмужалый образ наш

на память всем родным

придет в конверте.

Когда мои рисунки

тронет прах,

их переснимут

матери России.

Да не погаснут

искорки в глаз ах!

Неповторимые.

И как живые.

Давно живу

у самых снежных гор,

а по горам

не лазил до сих пор.

Мне как-то раз

девчонка заявила,

что эдельвейсы дарят

только те,

кто сам их рвет

на трудной высоте.

И вежливо цветы мне

возвратила.

Она ушла...

И я подумал вдруг:

что значат люди

без своих заслуг?

В чем суть моя?

Рожден ли я поэтом?

Что свершил?

И что еще смогу?

Мне эдельвейс,

как веточка в снегу,

напоминает

каждый день об этом.

Другой бы в горы

все-таки пошел,

а я засел

за свой рабочий стол.

Не все ложится гладко

на бумагу.

Я в связке с целым миром,

не один.

Как хорошо,

что столько дел-вершин,

где можно показать

свою отвагу.

Любовь дается

вместе с правом жить,

а уваженье

надо заслужить,

и тут уже

хоть лбом об стену бейся

Пусть будет жизнь,

что горная гряда.

Поверьте, люди,

я взойду туда.

Хотите, подарю вам

эдельвейсы?

Люблю я

утренней порой

кусочек солнца

над горой.

Нет, не кусочек –

только луч

с той стороны

небесных круч,

когда он

в самый первый миг

вершины сумрачной достиг,

как альпинист,

с таким трудом -

почти на ощупь и ползком...

И я

на том себя ловлю,

что этот луч

не зря люблю.

Не солнцу ль человек сродни?

И мне бы

начинать так дни.

И пусть

труднее нет пути,

как миру

добрый свет нести!

Там, над обрывом,

ком земли навис.

Как держится?

Давно бы рухнул вниз,

когда б на нем

не поселилась ель.

Пускай в горах

то ливень,

то метель –

он защищен,

висячий пласт земли:

его надежно

корни оплели.

Я восхищен:

ну до чего ж она,

вот эта ель,

отважна и сильна!

Ведь к солнцу тянет

хвойную красу

лишь потому,

что держит на весу

свою судьбу –

земли тяжелый ком...

Да, я частенько

думаю о том,

что вся природа –

наша колыбель.

И вспоминаю

над обрывом

ель.

Если ты вырос, мой друг, в степи,

Утро в горах, смотри, не проспи.

Встань на скале:

Ты увидишь воочыо

Бой,

Настоящий, неслышный бой

Яркого света

С кромешной тьмой,

Раннего дня

С отступающей ночью.

Озеро под защитой горы

Дремлет до времени, до поры,

Ближе и гуще бегут светотени,

Миг - и лучами озарена,

Блещет, смеется голубизна...

Солнце! Оно победило в сраженье.

Непогодой ветреной тревожим,

город изменился на глазах,

словно вышел напоказ прохожим,

не желая прятаться

в садах.

Листья всюду:

под ногой, на крышах...

Только дуб упрямится,

лишь он

все шуршит,

как старая афиша,

в парке завершившая сезон.

Дворник-дед

похож на чародея:

под восторг

смешливой детворы

он спешит,

нисколько не жалея,

в пепел сжечь

багряные ковры.

А чуть свет -

прислушайся, как гулко! -

по команде трудового дня

с чутких улиц,

с дальних переулков

сыплются шаги,

ледком звеня.

Миг - и, раздвигая тротуаров

стылые, немые берега,

мчат трамваи

с быстротой архаров,

дуги запрокинув, как рога.

И пока

вертлявая сорока

на хвосте несет рассвет-зарю,

первую деталь

снимает токарь,

как подарок личный –

январю.

Что ему!

Пусть виснет над домами

пахнущая снегом кутерьма...

Да, зима

уже не за горами,

прямо с гор

спускается зима.

Над городом

гора так высока,

что не поймешь,

где снег,

где облака.

Земные глыбы,

вздыбленные ввысь,

внушают робость:

к ним –

не подступись!

Но круче гор

и выше облаков

взлет смелых дум

У наших земляков.

Сверкая окнами,

на склон холма

легко взбежали

зоркие дома.

Колхоз,

готовясь к посевному дню,

под облаком

ползучим

жжет стерню.

Плотиной взнузданный,

летит поток...

Смешной!

Ему ль догнать

электроток!?

А выше,

где арык от серы желт,

раскинулся

доступный всем курорт...

Огни в горах!

Сквозь даль и темноту

люблю ловить их,

как свою мечту.

И ты, мой друг,

внимательней взгляни:

легко ль понять,

где звезды,

где огни?

Я верю: скоро

в схватке трудовой

пути скрестим –

и Млечный,

и Земной!