Кустосоздания

С елями в ряд,

В крик молчаливые,

В пыльном, но чистые

Серые здания снами хранят…

Если б их не было,

Было бы горестно –

Знойно, казённо, нечисто вокруг.

Сколько бы душ было б стенами сморено?!

Город мой – сад мой, зелёный мой друг –

Мил тополями пирамидальными,

Мощью дубов и дыханием лип

С зелёноворсовыми, гладко зеркальными

Листьями, шепчущими в смех мой, в мой всхлип…

Алма-Ата – мой апорт, мой боярышник –

Город акаций, каштанов, берёз.

Здравствуйте, нежно-ветвистые барышни,

Ивы плакучие – замки из слёз.

Клёна канадского лопасти крепкие,

Руки корявые карагача

С детства за душу родными прищепками…

Град мой – урюк мой, моя алыча!

 ***

Телебашни игла

Неустойчиво смотрится рядом с горами,

С хребтами,

Что трудно сломать…

Но хитра,

О, пиявка эфира!

Полмира

Изощрилась ты в ящик загнать!

* * *   

Деревья сдвинулись и расступились

До самых гор,

И отошли дома,

И горы расступились, и сама

Суть бытия вошла в мой взор,

Уставший от расхожего ума…

* * *    

В промежутке между двумя дождями

В этом оазисе над холмом червлёным

Деревья города передразниваются облаками

Образом монументально-удивлённым.

Есть момент точности, взгляд успевает

От дерева к облаку с мыслью: точно.

Но дерево-облако не застывает:

В каждом миге – новая точка.

Впору задуматься над смыслом жизни,

Если точнее: всегда это впору.

Многоточие неба – опора в отчизне,

В которой лишь мыслям посильно в гору.

Сад над холмом превратился в стадо

Больших баранов, входящих в кошару.

Дождь вернулся, прятаться надо.

Пастух воздушный, изволь к самовару.

***      

Так называемые “прилавки” 

Я видел из окна детского сада,

Уложенный воспитательницей в железную

                                                                        кровать –

Мы хаживали по их глине, их щебню, их травке –

Над ними возвышалась

                         вся заилийско-алатауская громада,

Я смотрел в окно, и мне не хотелось спать.

Я складывал и раскладывал взором складки,

Бугры, обвалы, прячущиеся дороги,

Колхозника на лошади дедушкой Егором

                                                     любил называть.

Ещё было далеко до заповедной тетрадки,

Но, глядя на горы, загадывал загадки,

Сочинял сказки. Люди и боги,

Птицы и звери по тем моим взглядам

Любили мой мир населять.

И до сих пор они рядом –

Время одновременно течёт за горы и вспять.

Город из детства, разламывая клетку

Данного сегодня, развёртывается парадом

На сердце, которое этому радо…

Облепленную черешней ветку

Рука не ломает, но спасибо надо сказать –

Кулёк из газеты с торчащей самой сладкой ягодой

Протягивает женщина, которую раньше

                                         не приходилось встречать.

Бревенчатый дом, не глухая ограда,

Вода в арыке может до Или докачать,

Если сделать кораблик из того кулька

И сказать – я  мальчик с пальчик,

Женщине той рукой помахать,

Так оказаться в джунглях

                                         прибалхашского тростника.

– Семенов Тян-Шанский, не надо стрелять

В последнего тигра!

Да, я видел его в музее, где он сейчас, бедолага?

Возможно, сторожит чью-нибудь

                         высокопоставленную кровать…

Но память устроена хитро:

Любимое обладает способностью воскресать.

Не удивляйтесь, обнаружив следы

                                                        над краем оврага,

При виде которых вам, возможно,

                                         захочется закричать.

Вы можете мне не поверить,

                                         но я каждый день встречаю

         Калмыкова, Домбровского, Динерштейна,

На экскурсию в Малую станицу меня

                         приглашает дядя Слава Лисогор,

Я, как в дом родной, вхожу

                                         в Кафедральный собор,

Киваю Зенкову не благоговейно,

Но благодарно, большой Вася-чечен

В маленькой машине привозит меня

                                                        на Зелёный базар,

Где с арбы продают килограммовый апорт.

Алма-Ата в любящих (ныне дышащих)

                                         находится внутри вен,

При распаде которых возносит души на пик Талгар

И с первым рассветом становится

                                                        частью новых аорт.

Благословенный край! Воистину – Божий дар!

Ташкентской, Бурундаем – ничего не кончается,

Каждый город, в котором человек

                                                        сохраняет Любовь,

Наделяет бессмертием, бессмертием

                                                        наделяется.

То, что дорого – возвращается

Вновь!

Когда мне говорят – конец,

                         отвечаю – всё только начинается,

И над прежним взглядом вскидываю бровь.