АРЫК Арык поет... Прислушайтесь — арык! И пенье это по ночам — cлышней. До шепота угас Дневных проспектов крик. И город мой дрожит Ресницами огней. Арык поет, арык... О, город мой,— арычная страна! Твои асфальты пахнут в полночь зноем. Звенит в ушах арычная струна. Она — сердцебиение земное.
НОЧЬ Притихла ночь. В кошаре овцы спят. Чабан молчит. Пес ластится к ногам. На крупе скакуна Я вижу отблеск лунный — Конь без седла. Чабан молчит И пальцем заскорузлым Все водит по узорам на кошме. Гул самолета в вышине, Как гул копыт Степных, коней свободных, Смолкает, потревожив чабана. Круги морщин, Как кольца пня, От глаз прищуренных отходят. В степи кизячный запах бродит... Притихла ночь. Чабан молчит. Луна. БАТА Мама, Меня благослови! Прости! Твой сын опять спешит в дорогу. Как берегут пучок степной травы Вдали от дома,— Я храню тревогу, Твои слова храню... Мне мой отец Оставил, умирая, завещанье: «Прежде, Чем на аргамака сесть, Надо дать — что сядешь— обещанье!» Я падал И вставал, И вновь спешил к коню. Он мчался в степь, Меня на землю скинув. Но я твердил упрямо: «Догоню! Горячую твою узнаю спину!» Благослови! Я по следам коня Вновь ухожу. И неустанно светит Мне маяком янтарная луна, И сменит ее солнце на рассвете. КЮЙ Вещий рокот струн Обжигает слух. Подступил к сердцам Гулкий топот. Все поймешь к утру. Быть в степи костру. Для костра в степи Рухнул тополь. И умчатся в ночь, Опалив бока, Опалив бока, Аргамаки. И по их следам Забурлит река, И по всей степи Вспыхнут маки. СТАРАЯ АЛМА-АТА Природой сотворенный сад камней Меж горных речек двух — Алмаатинок, Там засмотрюсь на тишину снежинок. Прислушаюсь к дыханию огней.
Мне в мире нет и не было родней Той улочки... как черно-белый снимок, Она всплывает в памяти, и в ней — Звон под карнизом предвесенних льдинок...
Но не найти предгорный тот ландшафт, Где в мамин я закутывался шарф В одном из обживаемых ущелий.
Пугасов мост. Фуникулер. Базар. Кресты могил и на холме мазар — Сквозь голубые царственные ели.
* * * Любимая, обыден мир без тебя, дерево деревом было, а когда ты пришла,. преобразилась в березу, любимая, слышишь ли шелест листвы и всплеск едва уловимый, будто бы в речку весло опускают, то не вода из-под крана, что порою ночами слышна из настежь распахнутых окон, это шепот фонтана сливается с пеньем арыка, любимая, видишь ли пруд, что у цветочного ряда, давай подойдем к этому саду камней, и сброшу я тяжесть разлуки, чтобы с тобою бродить по нашему городу в эту зеленую ночь, когда с Алатау веет прохладой, любимая...
ГУСЬ НАД ГОРОДОМ Гусь летит с перебитым крылом… Два крыла твоих – радость да горе, Не увязни в воздушном растворе, Дикий гусь с перебитым крылом.
В новостройках не вспомнят о том, Не помянут жильцы в разговоре. Эх, крыла твои – радость да горе, Дикий гусь с перебитым крылом.
Близко к озеру микрорайон, Что раскинулся на косогоре. Эх, крыла твои – радость да горе, Дикий гусь с перебитым крылом.
Кто стрелял? Он тебе не знаком. Наследил он в небесном просторе. Эх, крыла твои – радость да горе, Дикий гусь с перебитым крылом.
На окраине строится дом. Гусь летит с перебитым крылом… ИССЫККУЛЬСКАЯ ПЕСНЯ В аиле две ивы стоят, Две ивы стоят вековые. По трассе машины летят, Машины летят легковые. Арык свою песню несет. Две ивы стоят, в два обхвата. Меня к этим ивам влечет, Вечерняя тень и прохлада.
На мокром песке чья стопа? Две ивы молчат, покрывая. Но к озеру вьется тропа, Все вьется тропа молодая.
Плакучая ветвь шелестит, Поведает боль и кручину. Младенец у матери спит, Дополнив мне эту картину.
Машины и годы летят, Где такса сменяется трассой. Две ивы, две сестры стоят От самой эпохи Манаса. ТАМГА Благословенная Тамга, Поселок возле Иссык-Куля. Жар дуновенья ветерка. От солнца посреди июля.
Чем этот камень знаменит, Буддийской надписью Тибета? Манаса помнит сей гранит, К нему бреду тропой поэта.
Священный камень Тамга-Тас, В нем вижу лотос ритуала. И речка влагой гор дышала, И в местность погружала нас.
Мы дети солнца, дети гор, Мы плоть из плоти от природы. Нам этот по душе простор На все оставшиеся годы.
Почти библейский абрикос, В плодах желтеет спелость лета. На шее нить от амулета, Знак детства, где мальчонком рос.
Благословенный Иссык-Куль, Необъяснимый цвет сапфира. А я ищу с сестренкой Гуль Тот знак Тамги на карте мира. МАНАСЧИ Чай зеленый дышит в пиале, Мясо яка варится в котле.
К этой ночи подберет ключи Миру неизвестный манасчи.
Холодом повеет с ледника, Эпосом вся пенится река. Даже горы слушают в ночи То, о чем колдует манасчи.
Искрами безумствует костер, К нашим лицам пламя распростер.
Чай сменяет водка в пиале, Мясо яка варится в котле.
Звездный луч – заговоренный меч, На рассвете не дает прилечь.
Чон боласын, баскалар кичи*, Будь великим, мальчик манасчи!
* Будешь большим, все другие малы (кырг.). ЧОН ЖАРГЫЛЧАК* Крутит, крутит жернова Водяная мельница. Перемелятся слова, Речка не измелется.
Круг за кругом колесо, Пыль мучная на лицо.
Крутим, крутим жернова, Зерна струйкой стелятся. Перемелятся дела, Жизнь не перемелется.
Круг за кругом на плечо, Вот с мукой готов мешок. Подсобляй, Давай, еще. Хорошо так? Хорошо!
Крутим, крутим жернова, Будем нынче с хлебушком. Перемелется судьба Звездочками с небушком.
Круг за кругом, налегай. Зерна в лунку загребай.
Крутим, крутим жернова, На округу мельница. Перемелется мука, Зернами измерится.
Круг за кругом – Жаргылчак. Мельник – старый весельчак. Молодой его сынок: – Дай, отец, и мне мешок... Крутит, крутит жернова Водяная мельница. Наша мельница жива, Колесо-умелица.
С перепадом рукава, Горно-реченька-река Лопастями пенится.
* Большие жернова, в данном случае большая мельница (кырг.). * * * М.Т. Из единого тюркского корня Отчеканен наш образ в веках. Нашей памяти чуткие кони Проступают сквозь эпос в стихах.
Горстью проса я звезды посеял, Птичий путь воссиял над копьем. Из единого тюркского эля Нам Вселенная вышла шатром.
Торим путь евразийского мира, Свод небес над ладонью степи. От Хан Тенгри до крыши Памира, До Стамбула, Дамаска, Каира, И на север до Третьего Рима Крепим звенья единой цепи.
Тайный принцип святой пирамиды, Солнцеглазая вера внутри. Неизвестные миру флюиды Растолкуют ученые гиды, Конспектируя календари.
ПЛЫВУТ ОБЛАКА «О ветер, ветрило, чему, господине, веешь навстречу?» Плач Ярославны
Выйду из поезда — степь вековая на стороны света. И — на земные края облака, облака оседают И до синевы приподнимают эти земные края. Стрелочник с сыном, клин журавлиный и молчаливый сурок, Связи едины, незаменимы — вместе и в каждом живут. О ветер, ветрило, чему, господине, веешь навстречу? Горькую горечь джусана вдыхая, пропаду за холмом. И ветер развеет, как горсточку проса, мысли в пространстве, Многовековая странствует стая — крылатые мысли. – Скифы, спешите видеть того, чье слово было законом! — Ветер возгласы носит из небытия, пали оковы. Земля плачет древней травою, рельсы плач в бездну уводят. Веселые птицы садятся на шпалы — и умирают. По левую сторону я ухожу — и слышу стук сердца. На правую сторону перехожу — спит бал бала с чашей. И птичьим крылом я ладони сложу — и линию жизни Вижу в ладони — будто с рожденья храню нить Ариадны.
|