Мне надо ни много, ни мало,
а в месяце мае дней пять,
чтоб снова меня обнимала
за плечи посильная кладь.
Чтоб снова в попутной кабине
с шофером, что понял твой знак,
над строчкой стреляющих линий
лететь, обнимая рюкзак.
А после
с его содержимым
Спускаться, сгибаясь в дугу,
К таким же, как сам, одержимым
На тихом ее берегу.
Ах, речка Или, дорогая!
За время сплошной маяты
дай мне примоститься у края
твоей быстролетной воды.
Вблизи этих скал и пещер их,
где в чистой твоей глубине
открыто серебряный жерех
шныряет на илистом дне.
Сазанов ленивые тени
стоят у зеленых камней,
и – веером – прыщут в смятенье
на отмель мальки окуней.
Я дом полотняный достану,
еду и постель из мешка,
и снасть растреклятую стану
распутывать исподтишка.
Раздастся предательский узел,
спружинят упруго хлысты
под тяжестью тонущих грузил
в лазурном котле высоты.
И остекленеет теченье,
как мыслей беззвучная речь,
чье быстрое столь же свеченье
умеет и течь и не течь.
В нем все потонуло, что черство,
и если манит глубина,
то нужное здесь крючкотворство
окупится счастьем сполна.
Уха, закипая, клокочет.
Богат и без клева улов.
И звонко звенит колокольчик,
как тысяча ласковых слов.
|