Было время – можно было без всяких разрешений поехать в любую республику бывшего Советского Союза. Когда одной из наших лабораторий потребовалось отловить для научных опытов несколько ядовитых змей, не обитающих в Казахстане, мы отправились в Туркмению. Послали Казбека Сутеева и меня. Остановились в небольшом поселочке Шахид километрах в десяти южнее городка Иолотани. У Казбека здесь жил старый друг – гидротехник Гельды Мамед. Сам Гельды уезжал на полевые работы, а нас устроил на постой в доме своего отца Бавали ага. Домик был небольшой, стены из глины, плоская крыша из глины, кругом глиняный забор-дувал, окна, как принято в Средней Азии, смотрели  вовнутрь двора. На грядках, огороженных штакетником, уже что-то зеленело и цвело. За домом пышно цвели абрикосовые деревья, по краям сада стояло несколько молодых тополей  и высоких, с толстыми стволами, грецких орехов. По зеленой лужайке протекал ручей, над ручьем склонилась, едва не касаясь нижними ветками воды, самая красивая, самая курчавая урючина, вся осыпанная бело-розовым цветом.
Поселок был цветущий, но за железнодорожным полотном уже лежала песчаная пустыня, поросшая белым саксаулом и сюзеном, а с другой стороны от поселка блестела, на солнце вода Мургаба. Там песка не было, а тепло желтели глинистые, местами обрывистые, берега реки. В долине реки теснились серебристые лоховые заросли, опутанные лианами ломоноса, кое-где стояли одиночные приземистые ивы с густыми темно-зелеными кронами. Там, в долине азиатской реки, обитали легендарные кобры и опасные гюрзы...
В доме, куда нас привел Гельды Мамед, кроме хозяина, узкоплечего старика с седоватой бороденкой, одетого в слишком просторный для его тщедушной фигурки полосатый халат, всегда было много молодых женщин, это приходили дочери, снохи, внучки, какие-то еще родственницы, одни уходили, другие появлялись, все что-то делали по хозяйству, копались в грядках, выгоняли и загоняли в сарай коров и коз, доили, включали и выключали электрический сепаратор.
Казбека и меня поселили не в самом доме, а в просторной беседке, деревянный пол которой был приподнят над землей примерно на метр, так что заходить в нее нужно было по ступеням лестницы. Наверное, это было сделано, чтобы в беседку не заползали змеи.
Утром и вечером мы с Казбеком уходили на поиски змей, а в жаркое время отдыхали в беседке, обедали и пили зеленый чай с сушеными абрикосами.
После ужина женщины уносили круглый низенький столик, расстилали ватные матрасы с одеялами, и мы ложились спать. Не спали, разговаривали... В небе стояла луна, на земле лежали черные тени... Кто ее выдумал, летнюю восточную ночь...  Пели сверчки... Однажды, когда среди сверчков один оказался звонче других, Бавали-ага (он ночевал с нами в беседке) сказал, что это змея поет, приманивает свою жертву. Мы с Казбеком едва удержались, чтобы не рассмеяться. Объяснили старику, что змеи не поют и не слышат. Однако, слова его запомнились какой-то поэтической красивостью, творческим было само такое предположение. А что Бавали-ага натура творческая, пришлось убедиться позднее. Несколько лет назад он работал в Ашхабаде директором детской библиотеки, хорошо говорил по-русски, много знал, но какое-то время не мог понять, зачем ловят змей и едут за ними так далеко? Мы с Казбеком охотно поддерживали разговоры на эту тему, всячески защищали змей, говорили об их пользе в самой жизни природы, о ценности и целебности ядов, о красоте и благородстве среднеазиатской кобры, которая не укусит просто так, изподтишка, а поднимется в стойку и предупредит – вот она я, обойдите меня, и я вас не трону.
– Вот приедет внук Алишер, – говорил нам Бавали, – станет просить: «Расскажи, дед, сказку». Я уже рассказал про Алибабу и сорок разбойников, про Алладина и волшебную лампу, про Синбада-морехода. Теперь расскажу про кобру, которую зовут Найя. Это, правда, хорошая змея?
– Самая лучшая!
Появился Алишер – сын младшей дочери Бавали – обыкновенный мальчик лет семи с большими задумчивыми глазами. Он тоже ночует в нашей беседке. В доме ночью душно... Весна переходит в лето, дни становятся жаркими.
Нам с Казбеком тоже нелегко. Змеи попадаются нечасто... Вернешься с охоты – ноги гудят, в глазах рябит, мелькают полынки, солянки, сусличьи норы... Кажется, пора отдохнуть...
Вечером я выхожу на бархан, похожий на горб гигантского верблюда, и ложусь на теплый песок. Как хорошо... Здесь уже и Бавали с внуком...

Красное солнце медленно уходило в песок.
– Дедушка, – сказал Алишер, дернув старика за халат, – ты обещал сказку...
Бавали закивал головой, покопался в кармане полосатого халата, вытащил глиняный пузырек и положил за губу щепотку ядовито-зеленого насыбая.
– Дедушка! – и снова рывок за рукав.
– Да, да, – кивнул Бавали. – Я расскажу про Найю. Ведь я скоро могу уйти совсем, и ты не услышишь про Найю.
– Куда ты уйдешь, дедушка?
– Куда уходят все и еще никто не вернулся, на то воля Аллаха. Когда человек маленький, вот как ты, и у него такие блестящие глаза – для него все сказка, а когда человек старый, как я, ему хорошо сидеть на теплом песке и неторопливо размышлять... Сказка для старого все равно, что правда...
Бавали вздохнул, спрятал в карман свой насыбай, посмотрел на внука, глаза которого блестели от нетерпения, и спросил:
– Ты видел кобру, у которой, если она рассердится, шея становится похожей на лепешку?
– Да, видел, – отозвался мальчик. – Один раз видел. Пацаны на Мургабе убили такую змею. Она шипела и извивалась, и глаза у нее были как два маленьких огня...
– Кобру нельзя убивать, – строго проговорил Бавали.
– А ты, дедушка, убивал кобру?
– Да, – сказал Бавали. – Говорили – убить кобру, значит снять с себя грехи. Но это выдумали нехорошие люди...
Бавали опять замолчал, глядя перед собой и шевеля губами. Вспоминал медленно и трудно. Но вот заговорил, и речь потекла плавно, без перерывов.
– У Найи была золотистая чешуя, и, когда она проползала, похоже было – солнечный луч скользит среди трещин земли. В жару Найя пряталась в нору, ночью, если была голодна, убивала мышь, или суслика, или зеленую жабу, что печально поет по ночам... Этого ей хватало надолго. Когда Найя была сыта, она никого не трогала. Она не наслаждалась убийством, как, например, хорьки или камышовые коты-хаусы.
Бавали опять надолго замолчал, пытаясь поймать ускользающую мысль...
– Однажды обитатели  тех мест, где жила Найя, собрались у ее жилища: пришли жабы, тушканчики, хомяки, суслики, мыши и норные птицы.
– Найя! – закричал самый смелый из них – хомяк. – Выйди к нам, мы хотим поговорить с тобой!
– Я слушаю, – отвечала Найя, приподняв свою золотистую голову.
– Найя, – продолжал хомяк. – Мы живем в постоянном страхе. Услышав шорох в кустах, мы пускаемся в бегство, думая, что это ты шуршишь! В норах мы не спим, в тревоге ожидая твоего бесшумного вторжения. Давай жить по-другому! Тот, кого ты выберешь, сам явится к твоей норе, зато остальные будут спокойно наслаждаться жизнью. Согласна ли ты, Найя?
– Ну, что ж, – сказала Найя, подумав, – я согласна. Вместо того, чтобы подкарауливать вас, я буду греться в лучах вечернего солнца и купаться в теплой воде реки. Меня это устраивает. Только я не очень вам верю...
Но все закричали, что будет именно так.
– А теперь, – сказал смелый хомяк. – Выбирай себе, кого хочешь...
– Хорошо... Ровно через три дня я жду на этом месте тебя, хомяк. Ведь ты уже не молод, пожил на свете... – со вздохом прошелестела Найя.
– Да хоть сейчас! – крикнул хомяк.
– Я сказала – через три дня...
И Найя уползла в свою нору.
В назначенное время хомяк не явился. Тогда Найя сама вползла в его нору.
– Хомяк, – сказала она, – ты убедил меня, что по-новому жить лучше. Почему же ты не пришел?
– Прости, госпожа, что нарушил слово и позволь оправдаться?
– Я жду...
Хомяк вдруг высоко подпрыгнул,  угодил прямо в запасной ход и задвинул его комком земли.
– Найя! – закричал он, оказавшись в безопасном месте. – Ты несправедлива, Найя! За эти три дня многое изменилось, и я понял, что нельзя отдавать жизнь добровольно. Разве нельзя было выбрать кого-нибудь старше и глупее меня? Ты слышишь, Найя?
Задумалась Найя, потом рассмеялась...
– Ты дал мне урок, хомяк. Не прячься, я не трону тебя. Можешь верить моему слову, ведь я говорю не из страха. Ты прав! Жизнь устроена так, что надо бороться. Если мы забудем об этом, то обленимся и погибнем от тех врагов, которые не знают о наших договорах. Долой договоры! Пусть всегда гибнет самый глупый, самый нерасторопный, самый ленивый! Такой порядок на благо и моему роду, и твоему, и всем другим...
С этими словами Найя убила и проглотила случайно подвернувшуюся мышь. 
– Ты спросил, боялась ли кого-нибудь сама Найя? Многих она боялась, королевой ее считали только всякие мелкие зверьки и птицы. Она боялась хорька, филина и орла, а особенно человека.
В той степи, где жила Найя, строился новый поселок для рисоводов. Люди пригнали машины, тракторы, краны и разрыли много жилых нор, в которых обитали всякие зверюшки. Жилье Найи тоже разрушили. Тогда она сползла к воде и, как гибкая лиана,  поплыла вниз по течению. Звезды сверкали вокруг нее – и вверху, и внизу, кружились в своем извечном танце.
Она проплывала над глубокой ямой, в которой жил большой сом. Сначала сом хотел проглотить ее, но раздумал. Это был добродушный, наивный и глуповатый сом, посуди сам, какой он был несерьезный: толстая голова с длинными усами и рот, я бы сказал, от уха до уха, если бы у сома были уши. Сом решил поговорить с Найей.
– Куда плывешь ты, желтая веревка?
– К высокому берегу, – отвечала Найя.
– Я больше люблю глубокие места, – сказал сом с важностью. – Не понимаю, что хорошего может быть на высоком берегу?
– Ты глупый, – отвечала Найя. – Там тепло и сухо.
– Тепло и сухо? Но ведь все достойное живет там, где сыро, глубоко и прохладно.
– Не все.
– А-а... Догадался! – воскликнул сом, хлопнув себя плавником по животу. – Там живут мошки и комары, когда они падают в воду, их поедают эти никчемные красноперки и плотвички... Еще там есть, как это... как это – воробьи! Они тоже иногда падают в воду... очень вкусные.
– И это все, что ты знаешь о жизни на суше? – спросила Найя. – Мне сразу показалось, что ты очень глуп.
– Кто же там еще живет?
– Ну, например, рыболовы.
– Рыболовы? Нет, мне такие не попадались...
– Тебе повезло.
– Ты посмотри, желтая веревка, – начал хвастаться сом, – какие у меня зубы! Если схвачу, уж никто не вырвется... – он раскрыл широкую пасть, усаженную щеткой мелкий острых  зубов.
– А у тебя такие есть?
– У меня тоже кое-что есть, – холодно отвечала Найя.
– Ну, плыви, плыви, вон там высокий берег, – сом перевернулся и звучно шлепнул хвостом, так что по воде широко разошлись круглые волны.
– Спасибо, – поблагодарила Найя. Ей уже хотелось побыстрей выбраться из воды, которая становилась все холоднее, а в холоде у змей портится настроение.
Земля была теплее воды, и Найя скоро согрелась. Высовывая свой раздвоенный язычок, она ловила ночные запахи и уже знала, что на этом берегу живут мыши, зайцы, тушканчики и жабы, есть здесь ежи, а у самой воды оставил пахучий след камышовый кот – опасный зверь! В обрывах темнели похожие на пчелиные соты норки ласточек-береговушек. И трава, и кусты были такими же, как на прежнем месте. И Найя осталась здесь жить...
– Вот так закончилась одна часть жизни Найи. Что было дальше, я буду говорить в другой раз, потому что песок остыл, а у стариков, как у змей, от холода портится настроение...
Посмеявшись своей шутке, старик, кряхтя, поднялся и, положив ладони на поясницу, пошел к дому.
– Дедушка, а как ты узнал, о чем говорили Найя и большой сом? – спросил Алишер, забегая вперед и ухватив деда за полу халата.
Бавали-ага остановился и задумался.
– Когда змея и большая рыба плывут рядом – они, конечно, о чем-то говорят, – проговорил он очень серьезно. – Мы не понимаем языка животных, но догадаться можно...
... И на следующий вечер я пришел на бархан, чтобы послушать продолжение рассказа Бавали. На этот раз старику не пришлось долго молчать, в задумчивости глядя на закат, потому что рядом был Алишер и с нетерпением дергал его за полу халата.
– Если ты хочешь знать, что было с Найей потом, я расскажу, расскажу... Утром Найя забралась под сухой колючий куст, чтобы какой-нибудь пернатый хищник не схватил сверху, и стала наблюдать за жизнью речного берега. Она видела, как на камышину над протокой опустился рыболов-зимородок, будто сотканный из изумрудных нитей. Он нырял в воду и снова садился на камышину. Отряхивался, и над ним возникало множество маленьких радуг. Вода в том месте, где нырял зимородок, так блестела, что у Найи зарябило в глазах. Она бы с удовольствием прикрыла глаза, но у змей, как известно, век нет, поэтому Найя отвернулась и стала смотреть на обрыв. Здесь тоже   кипела  жизнь:  прилетали  и  улетали   воробьи, скворцы, сизоворонки и другие птицы, жили здесь даже две пары маленьких соколков, тех самых, что подолгу висят в небе, дрожа крыльями, а потом кидаются вниз на жука или мышь. С писком носились стайками ласточки-береговушки. Они первыми и обнаружили Найю: не просто укрыться от сотни глаз пролетающей стаи.
– Ты кто такая? – прощебетали береговушки, проносясь мимо, и Найя поняла, что может ответить только, когда они вернутся.
– Я Найя, – просто сказала она, едва стайка поравнялась с ней, пролетая в обратном направлении.
– Что такое Найя? Ты нам враг или друг?
На этот раз Найя ничего не ответила, она только печально посмотрела вслед птицам и позавидовала, что они живут таким веселым дружным обществом. «Но, – подумала она, – эти птички не могут долго смотреть на закат. Когда им смотреть, если они постоянно болтают».
Береговушки все летали над ней.
– Ты нам друг или враг? – все спрашивали они.– Ты можешь съесть кого-нибудь из нас?
– Да, могу, – отвечала Найя со вздохом, она была слишком благородной змеей и не могла лукавить, хоть ей и не хотелось огорчать этих славных птичек.
Стайка береговушек после этого ответа пронеслась так стремительно, что Найю обдало ветром.
– Ты наш враг! – слышались выкрики. – Противная! Злая уродина!
– Но вы ведь тоже едите комаров и бабочек? – пробовала возразить Найя.
– Мы расскажем о тебе камышовому коту! – щебетала стая.
И кот вскоре пришел... Он стал нахально совать в нору лапу, выгребал землю и при этом утробно мурчал. Найя очень рассердилась. Но она была благородной змеей, поэтому не укусила кота за лапу, а спросила, что ему нужно?
– Выгляни и покажись! – зафыркал кот. – Это я, Хаус, тебя зову! – и он важно прошелся перед норой, выгнув дугой спину.
– Пожалуйста, – сказала Найя, выползая наружу, – только нельзя ли повежливей?
– Чего захотела, – зашипел кот. – А у тебя есть вот такие клыки? – и он зевнул, широко раскрыв пасть, чтобы показать свои крепкие белые зубы.
– Нет, у меня нет таких клыков.
– А когти? Есть у тебя хотя бы когти?
– Мне они ни к чему, – отвечала Найя. – Но и у меня кое-что есть...
– Это мы посмотрим, – мяукнул Хаус и придвинулся к норе, чтобы Найя не ускользнула.
Найя приняла боевую стойку и зашипела. Кот стал ходить кругами, а она внимательно следила за ним, поворачивая голову и оставаясь на одном месте. Изловчившись, кот прыгнул и ударил Найю лапой по голове. Удар был силен, и змея покачнулась.
– Получила? – взвыл Хаус и ударил второй лапой, оставив на голове Найи кровавый рубец. – Ну, покажи, что у тебя такое есть?
Кот легко кружил на своих мягких лапах, наносил неожиданные удары, и Найе все трудней было держать голову поднятой вверх. Это был не первый бой в жизни Найи, и она знала, что ей достаточно нанести один удар, всего-то один! Кот видел, что змея держится из последних сил, то приближался к ней, то проворно отпрыгивал, когда Найя делала выпады. Он не подозревал, что это ложные выпады, что Найя, бросая голову вперед, даже не раскрывала пасти. А она знала, что свой настоящий удар произведет точнее и быстрей, если представится случай.
Кот, наконец, решил, что пора кончать затянувшееся сражение. Выждав момент, он с такой силой замахнулся лапой, что, казалось, удар должен был оторвать Найе голову. Но змея качнулась назад, когтистая лапа пролетела мимо, а в кончик носа кота больно кольнуло... Ничего еще не поняв, он тряхнул головой и отступил. Найя видела, как Хаус ушел в камыши, и она знала, что теперь он не вернется, что не будет больше охотиться в тростниках у реки, что скоро и запаха его не останется в этих местах. Честно выиграв поединок, она отдыхала...
Плохой мальчишка часто приходил к обрыву, и всегда в его руке была короткая палка. Этой палкой он сшибал верхушки растений, всовывал ее в расщелины обрыва, устраивая глиняные обвалы. Палкой он выковыривал из нор гнезда птиц, доставал яйца и птенцов. Пыль поднималась столбом, когда появлялся на Мургабе этот глупый мальчишка. Глаза Найи загорались нехорошим огнем... Она не могла понять этого маленького человека. Если бы он ел яйца птиц, тогда – другое дело, она бы приняла его поведение как разумное, но он швырял их, стараясь попасть в дерево или камень, на которых оставались желтые потеки или кровавые следы. Иной раз она сомневалась – человек ли это? Может, какое-то неизвестное ей животное? Но ей не доводилось видеть  животных, поступающих так бессмысленно жестоко. Она решила прогнать дрянного мальчишку. Однажды она встала перед ним во весь рост, вытянулась насколько могла и зашипела! Она была настолько зла, что шея ее расплющилась, во рту клокотала слюна, будто она хотела плюнуть. Найя едва сдержала себя, чтобы не укусить мальчишку.
– Ай! – закричал он, уронив свою палку и скатываясь с обрыва. Отбежав подальше, он стал собирать с земли камни и бросать в Найю. Руки его тряслись от страха, и камни летели мимо. Мальчишка убежал! Но со стороны поселка пришли люди с кетменями и лопатами, начали прочесывать кустарник, травяные заросли, переворачивали камни. Найя скользнула в свою глубокую нору. Да, это были люди...
Найя по вечерам вылезала на берег реки, забиралась на поваленное дерево и смотрела на закат своими задумчивыми глазами. Это были лучшие моменты ее жизни... Так лежать она могла часами. И когда солнце скрывалось за горизонтом, Найя еще долго оставалась на том же месте. Она лежала, свернувшись тугим кольцом, и в ее неподвижных зрачках отражалась мутная вода Мургаба, светлый круг луны и проплывающие облака. Время шло медленно, очень медленно... И никто не знал, о чем думала Найя в эти долгие часы на поваленном дереве.
– Дедушка, когда Найя плыла по реке с большим сомом, ты ведь догадался, о чем они говорили?
Старый Бавали-ага долгое время сидел молча, по-видимому, вопрос внука озадачил его.
– Эй, Алишер, – проговорил он, наконец, с повеселевшим лицом. – Когда рядом идут два собеседника, то, глядя на них, можно догадаться, о чем речь, но, если человек долго смотрит на закат, трудно понять, что у него на уме...
– Один человек, – снова начал Бавали-ага, – ходил по земле и разгадывал ее тайны. Ему удавалось увидеть многое. Один раз он встретился с Найей. Найя не слышала, как он подошел, змеи глуховаты, а человек вздрогнул, остановился и замер, ему показалось, что перестал дышать, так не хотелось испугать змею. Найя лежала на поваленном дереве, обвив хвостом толстый сук, купалась в лучах нежаркого утреннего солнца. Она повернула голову и не сразу поняла, что это человек, он был неподвижен. Потом поняла, скользнула вниз и ушла в нору. И уже в норе поняла, что этого человека не было среди тех, что искали ее с кетменями и лопатами. Она сама не знала, почему подумала так, ведь она не помнила в лицо ни одного из тех людей, кроме мальчишки, который незаметно вырос и теперь уже не ходил по обрывам с палкой, а ставил в реке сети и увозил куда-то мешки с рыбой. При этом всегда   оглядывался по сторонам.   
Этот же человек был иной. И Найя стала испытывать непонятное беспокойство. На следующее утро она не пошла греться на солнце, а потом решила, что человек забыл про нее. Но она увидела его на том же месте, будто он и не уходил никуда. И опять Найя скользнула в первую попавшуюся щель. Однако встречи с этим человеком стали частыми, он только смотрел на нее, не уходил и не преследовал. Найя догадалась, что он хочет говорить с ней.
Прошло несколько дней... Она позволяла ему приближаться к дереву, однажды он протянул руку и погладил ее. Найя зашипела и подняла голову, посмотрела в глаза человеку. Он стоял и смотрел без страха. На другой день он опять прикоснулся к ней. Потом они стали друзьями... Человек сидел рядом с ней на поваленном дереве, быстрый язычок Найи касался его век и висков. И человек знал, что Найя может быть другом, хотя разговор их был немым.
Человек был болен тяжелым недугом, о котором никому не рассказывал. Никто из друзей не догадывался об этом, потому что болезнь проявлялась редко. Но она приходила... Однажды человек упал и забился в тяжелом припадке. Найя сначала испугалась, по потом поняла и поползла к другу. Он не видел, как раскрылась страшная пасть и два острых зуба отошли от верхней челюсти змеи. Змея легко коснулась зубом тела человека и на коже выступила крошечная капля крови. Человек перестал метаться в судороге, стало слышно, как он дышит, тяжело, с перерывами. Через некоторое время он открыл глаза, очнулся и улыбнулся – перед ним, покачивая головой, стояла Найя и смотрела пристальным взглядом. Чуть слышно прошипела и заползла на дерево, приглашая за собой. Человек не понял, что она сказала, но многое понял потом, когда нашел на месте укуса затвердевшую черную каплю.
– Спасибо! – сказал он. – Спасибо, Найя!
Ему стало легко и весело, потому что он был теперь совсем здоров, и он узнал еще одну ее тайну. «Все равно ты загадка», – подумал человек, ясно сознавая, что ему не хватило бы жизни, чтобы понять, что такое Найя. Не хватило бы и двух жизней, и трех...
Была уже ночь, и песок бархана постепенно остывал.
– Поздно уже, – сказал Бавали и полез в карман за насыбаем.
Алишер поежился, он был в одной рубашке, накинутой на голые плечи.
– Дедушка, а еще были тайны у Найи?
– У Найи много тайн...
Алишер стал руками разгребать песок, и из нутра его дохнуло, как из печки: в своей середине бархан долго сохранял солнечное тепло.
– Она могла лечить людей, а они ее убивали, – задумчиво проговорил Алишер.
– Был и другой человек, он понимал...
– Он один, а тех много...
– Один умный стоит десяти глупцов!
– Но убивать может каждый...
– Умным  и добрым трудней жить. Нужно удерживать глупых от их глупых поступков...
– Давай смотреть на звезды, – сказал Алишер.
Старик Бавали-ага и маленький Алишер сидели на бархане и смотрели на звезды. Казалось, что бархан плывет вместе с ними. Как большой добрый верблюд, он несет их над таинственной землей, под таинственным небом...